естество толкается ко мне. Я скольжу ладонями по его груди, плечам, вниз по бокам. Обхватываю его крепкую подтянутую задницу, стройные узкие бедра. Опускаю руку между нами. Поглаживаю его.
— Это ничего не решит, — шепчет он.
— Не решит, — соглашаюсь я.
Боже, он такой идеальный на ощупь. Твердый, как сталь. Такой толстый, что кончики моих пальцев не соприкасаются, когда я беру его в руку. А кожа, словно бархат. Лок тяжело дышит, руки опущены вдоль тела, кулаки сжимаются и разжимаются. Он борется за контроль. Борется с самим собой. Его взгляд, словно лабиринт, в котором я заблудилась. Дикий сине-зеленый лабиринт. И у меня нет путеводного клубочка, чтобы найти свою дорогу. В любом случае, я ныряю в этот омут с головой. Двигаю кулаком вверх и вниз по всей его длине, пока он непроизвольно не начинает отзываться на мои прикосновения.
— Найл, черт… — бормочет он, а потом хватает мои запястья в свою руку, и я взлетаю в воздух.
Поддерживая рукой за задницу, он несет меня через всю комнату, после чего укладывает спиной на матрас. И целует. В этот раз поцелуй не похож на цунами ни по интенсивности, ни по нежности — это было раньше. В этот раз поцелуй яростный, голодный и крайне сексуальный: с клацаньем сталкивающихся зубов и громкими звуками засасывающих губ — пожирающий и требовательный. Руками он прижимает мои запястья над головой, отпускает мои губы и перемещается на грудь. Я извиваюсь под этими прикосновениями, борясь с его хваткой в желании коснуться, обнять, поддержать. Но он не отпускает. Он облизывает мои соски, слегка покусывает, делая гиперчувствительными, напряженными, жесткими, просящими большего. Мои бедра дрожат, а клитор пульсирует, требуя внимания. И, Боже, он дарит его. Пальцами он скользит по мне, влажной и готовой, и я издаю стон облегчения, когда он умело начинает заставлять меня буквально корчиться от желания. Своим неистовым ртом он терзает мои губы и соски, а пальцами ускоряет круговые движения. Он приподнимается надо мной, целует, касается меня, и затем я больше не чувствую его руку. Я слышу какой-то хруст и открываю глаза, чтобы увидеть, как Лок вскрывает зубами упаковку презерватива и раскатывает резинку по всей своей длине одним плавным движением. Отбрасывает обертку в сторону и толчком колена разводит мне бедра, по-прежнему удерживая мои запястья над головой. Я борюсь, но он не отступает. Кусает мою нижнюю губу, оттягивая ее зубами резко, но, в то же время, нежно, и скользит своим членом к моему входу.
— Лок, — я не знаю, что говорить или о чем просить.
— Ты хочешь его? — горячо дыша, шепчет он мне в ухо.
— Да, Боже, да, — я знаю, чего просить.
— Скажи это, Найл.
— Я хочу его. Дай мне его. Пожалуйста, Лок. Мне нужен ты.
Сейчас не время для разговоров.
Он напрягается, его грудь раздувается от ускоренного тяжелого дыхания. Челюсти напряженно сжаты. Лок всматривается в меня этим своим взглядом цвета бушующего штормового моря. А затем входит сильным рывком, и я хнычу, когда он растягивает и заполняет меня. Я чуть ли не плачу от блаженства, ощущая его внутри себя. Напрягаюсь, пытаясь вырвать свои запястья из его захвата, вращаю бедрами, тянусь, пытаясь укусить или дотянуться губами и зубами до всего, чего смогу. Подбородок, щеки, губы, шея, плечи — все это я целую, кусаю, оттягивая кожу. Мой рот умоляет, молча прося о большем.
— О, черт… — его голос срывается. Как будто он сдается. — Боже, Найл. Ты ощущаешься…
Я затыкаю его рот поцелуем, чтобы заставить замолчать, как он сделал это со мной. Двигаю бедрами, молча умоляя действовать. Он разрывает наш поцелуй, вонзаясь в меня настолько глубоко, насколько может войти, и замирает, удерживая позицию, прижимая меня бедрами к кровати со сцепленными над головой запястьями. Мое дыхание переходит в неудовлетворенное удушье, от чего мои груди трясутся и раскачиваются. Я выгибаю спину, подталкивая их к нему, нуждаясь в том, чтобы на них снова оказался его рот. Не понимаю, почему мне нельзя прикоснуться к нему. Но он не дает. Не сдается. Удерживая мой взгляд, не моргая, он начинает двигаться. Медленно. Нежно. Мучительно.
И теперь я начинаю понимать, почему он это делает, не позволяя мне прикоснуться к нему. Если я коснусь его — он погиб.
Он думает, что может это контролировать. Остановить это. Убедившись, что я не смогу касаться его, он пытается сдержать то, что возникает между нами — и я говорю не об оргазме.
Мальчишка! У меня есть новости для него. Я могу прикоснуться к нему чем-то
Не знаю, зачем делаю это, ведь возникающее между нами чувство для меня не менее непонятное и страшное, но я провожу пальцами ног вдоль его икр легкими щекочущими прикосновениями и начинаю двигаться синхронно с ним, найдя идеальный, неторопливый, чувственный ритм, дыша медленно… вдох… и… выдох. Медленно. Он задает темп, и я ему следую. Это идеально. Это так великолепно. Я сгибаю ногу и снова провожу ею по его икре, вверх до колена, затем ласково снова вниз, заворачивая свою ступню за его ногу, сплетая их. Скольжу второй ногой по его икре и сплетаю их в области колена. И теперь уже обе мои ноги тесно обвивают его. Подтягиваю его ближе к себе. Приподнимаю спину и выгибаюсь, потираясь сосками о его грудь, превращаю каждое движение в толчок моих бедер ему навстречу. Прислоняюсь ближе к его уху и нашептываю, стараясь передать ему все удовольствие от моих ощущений, пока он уворачивается от моих губ. Я вкладываю в голос все наслаждение, которое испытываю. Стону ему в ухо. Мягко вздыхаю, всхлипываю, шепчу его имя, пока он скользит во мне вперед-назад, вперед-назад — так медленно, что от этого мы оба начинаем сходить с ума. Поняв мою игру, его лицо отражает еще большую муку, когда он чувствует тесную связь, окутывающую нас. Все плотнее, плотнее, плотнее.
