максимальную пользу, а таких было крайне мало.
Мне же хотелось помочь людям, оказавшимся в том же положении, что и Питер, – безнадежно больным, которым ни за что не дождаться донорского сердца и чьим последним пристанищем становилась «паллиативная помощь» – прием наркотических препаратов, заглушающих муки медленной, некрасивой смерти. Питер отказался от этого варианта. Он объяснил, что слишком хорошо знаком со смертью, так как ему довелось утешать более сотни пациентов в последние дни их жизни: «Я говорил, что им нужно сделать и что они могут сделать, описывал стадии принятия смерти и все в таком духе». Не лучший момент, чтобы мериться количеством погибших, но я к тому времени отправил на тот свет как минимум в три раза больше людей.
Немного восстановив силы, Питер смог оценить меня и слегка оживился – через истощенную болезнью телесную оболочку засияла выдающаяся личность. Улыбка осветила серое лицо и фиолетовый нос, и я проникся теплом к этому человеку. Он был столь удручен постоянными отказами, что ничего не ждал от нашей встречи. Совсем наоборот. Он ждал, что ему снова откажут.
Я всерьез сомневался, что он сможет перенести общий наркоз. Однако, если мы прооперируем Питера, никто потом не сможет заявить, будто мы взяли удобного для наших целей пациента или того, кому кровяной насос был не так уж и нужен. И больничный комитет по этике, и Агентство по медицинским приборам настояли на независимой проверке того, что первым, кому имплантируют «Джарвик-2000», будет безнадежно больной человек, которому осталось совсем недолго. Питер, безусловно, полностью соответствовал этому критерию. Таким образом, решение оставалось за мной. Поддавшись импульсу, я сказал Питеру, что для нас будет большой честью, если он позволит ему помочь, и что если он согласится, то получит прибор. На его лице промелькнуло удивление, а затем он расплылся в улыбке. Он получил свой выигрышный лотерейный билет.
Жизнь некоторых пациентов невыносима настолько, что сообщение о том, что в случае неудачной операции они умрут, – хорошая новость.
Он спросил, каковы его шансы. Я ответил, что где-то пятьдесят на пятьдесят, хотя и знал, что это чересчур оптимистичная оценка. Как и многие пациенты, сильнее всего Питер волновался из-за того, что во время операции пострадает мозг и в итоге состояние здоровья лишь ухудшится. Я заверил его, что в случае неудачи он непременно умрет. Странный способ успокаивать кого-либо, но Питера обрадовала идея того, что наша неудача обернется для него смертью. Его нынешняя жизнь была невыносимой, но он – набожный католик – не мог и помыслить о самоубийстве. Неудачная операция стала бы для него своего рода эвтаназией, причем не затрагивающей вопросы морали.
Я спросил его о жене. Почему она не пришла вместе с ним? Диана работала учительницей и не могла, не договорившись заранее, отлучиться из школы. Совместными усилиями они основали Национальную ассоциацию бездетных, написали книгу «Как справляться с бездетностью» и воспитали одиннадцать приемных детей. В молодости Питер играл в регби, прямо как я. Я чувствовал, что он хороший человек; если удастся продлить ему жизнь, он использует подаренное ему время с толком.
Я показал ему оборудование и спросил, сможет ли он смириться с жизнью на батарейках. Ему придется постоянно носить с собой контроллер и аккумуляторы в наплечной сумке. Если аккумуляторы сядут или отсоединятся, прозвучит сигнал тревоги. Придется менять их дважды в день, а на ночь подключаться к розетке. Прямо-таки научная фантастика.
На этом сюрпризы не закончились. Мы с доктором Джарвиком разработали революционный метод, позволяющий снабжать тело электроэнергией. Любой кабель, проходящий через брюшную стенку, в значительной степени уязвим для инфекции: кабель, окруженный жировой тканью и кожей, постоянно двигается, из-за чего в организм проникают бактерии, и иногда инфекция достигает самого электронасоса. У семидесяти процентов всех прооперированных пациентов из-за этого возникали проблемы, и многие нуждались в повторном хирургическом вмешательстве. Итак, вместо этого мы решили вставить Питеру в череп металлический штепсельный разъем. В коже головы почти нет жира, и она обильно снабжается кровью. А кость должна надежно зафиксировать штепсель на месте. Мы полагали, что эти факторы сведут к минимуму риск того, что кабель питания подхватит инфекцию.
Итак, в голове Питера будет встроенный штепсельный разъем, откуда электричество будет поступать в насос по кабелю, идущему через шею и грудную клетку. Чудеса! Чем вам не творение доктора Франкенштейна?
Питер нервно засмеялся. Его настроение менялось. Я объяснил, что придется сделать большой болезненный разрез с левой стороны грудной клетки, чтобы установить насос. Приятного мало. Кроме того, понадобятся дополнительные разрезы в шее и коже головы, чтобы закрепить систему электропитания. Питер спросил, делал ли кто-нибудь что-то подобное раньше. Нет, не делал.
– Но ведь это сработает? – уточнил он.
– Да, с овцами у меня все получилось.
Он снова засмеялся, а затем спросил, будет ли он слышать насос или чувствовать его у себя в сердце.
– Ну, овцы ни разу не жаловались!
Тут до меня дошло, что надо предупредить его об отсутствии пульса. Ротор насоса – его подвижная часть, вращающаяся на огромной скорости, – будет непрерывно подавать организму кровь, словно воду по трубам, тогда как живое сердце выбрасывает кровь порциями, из-за чего и появляется пульс. Выходит, медсестры и врачи не смогут нащупать у него пульс или измерить давление? Именно. Жизнь Питера будет другой, но, пожалуй, это предпочтительней неизбежной альтернативы.
Затем последовал другой вопрос, который напрашивался сам собой: если Питер потеряет сознание за пределами больницы, как окружающие смогут понять, жив он или нет? Затрагивать эту тему мне не хотелось, и я отделался расплывчатым ответом. Вместе с тем вопрос был совершенно уместен. Спустя
