оканчивает университет и выходит замуж. Однако часы неумолимо тикали, и стало понятно, что долго он не протянет.
С тех пор как Джима обследовали в трансплантационном центре, прошло немало времени, а нам требовалась актуальная информация о его состоянии. Филип привез его из Шотландии и положил в Бромптон. Нужно было повторно провести двустороннюю катетеризацию сердца, сделать подробную эхокардиографию и множество анализов крови. Я прекрасно понимал, что все это делается на деньги благотворительных фондов. Государство не собиралось выделять ни копейки – оно списало Джима со счетов, равно как и Питера и многих других. Я был его последней надеждой.
Когда государство списывает человека со счетов, его единственная надежда – благотворительные организации и профессиональный врач.
В Глазго не ошиблись: Джим действительно неподходящий кандидат на пересадку сердца. Давление в легких было слишком высоким, хотя правый желудочек сердца успел привыкнуть к этому. Проблема была с левым желудочком. Джим страдал тем же заболеванием, что и Питер, – дилатационной кардиомиопатией. Кроме того, почки работали недостаточно хорошо, чтобы справиться с иммунодепрессантами, которые необходимы при пересадке органов. Вспомогательная желудочковая система могла взять на себя функции отказывающего левого желудочка. Более того – она могла даже помочь сердцу восстановиться. Вероятно. Эхокардиограмма показала, что состояние сердца критическое. Сейчас или никогда. Мы не могли рисковать и отпускать Джима домой в Шотландию.
Я повел оживившуюся съемочную группу вниз по Фулхэм-роуд, чтобы встретиться с Джимом и его женой Мэри. Из Бирмингема приехал Питер Хоутон – он был в отличной форме. Питер продолжал активно собирать деньги, чтобы мы могли спасти жизнь другим людям. Прошло почти четыре года после того, как ему вживили искусственное сердце, и он приближался к мировому рекорду продолжительности жизни с подобными устройствами. Он искренне обрадовался возможности проконсультировать Джима и Мэри и сделал это профессионально. Ему нравилось чувствовать себя частью команды.
Как и следовало ожидать, Джим и Мэри нервничали, однако прибор их впечатлил и они были готовы приступить к делу. К тому же Джим, как человек харизматичный, прекрасно подходил для телевидения. Передвигался он с трудом – еле-еле переставляя ноги, согнув голову и жадно глотая ртом воздух; нос и губы были синими. Разговаривал он тоже через силу, но все равно отпускал шутки на камеру.
Мне было приятно снова очутиться в Бромптоне. Большинство членов кардиореанимационной бригады, с которыми мы проводили первые операции в Оксфорде, уже там не работали, и я предложил Филипу прооперировать в Лондоне, идея ему очень понравилась. Прежде всего нужно было договориться со старшим хирургом, профессором Джоном Пеппером. Он с радостью согласился помочь, так что мы запланировали операцию на следующую неделю. Роб Джарвик пообещал в ближайшие дни привезти насос из Нью-Йорка, а Эндрю Фрилэнд, мой оксфордский коллега, должен был помочь с установкой разъема в черепе.
Теперь у нас был пациент, насос и команда профессионалов – ну просто мечта продюсера. Осталось лишь успешно установить имплантат перед камерой, и Джим должен был во что бы то ни стало выжить. Проблема заключалась в том, что, как подчеркнул анестезиолог из Бромптона, состояние пациента было слишком тяжелым для общего наркоза. Тем не менее больница оказала нам всяческую поддержку, и руководство не стало препятствовать нашей затее. Здесь раньше не устанавливали вспомогательные желудочковые системы и были рады помочь.
Полшестого утра, на улице темно и зябко. Приехавшая на такси съемочная группа подобрала меня, и мы отправились в Оксфорд, чтобы найти Эндрю. Он брел по Вудсток-роуд, держа сумку с инструментами для установки штекера в черепе. По автостраде М40 мы вернулись в Лондон, записывая интервью прямо в машине.
– Что вы чувствуете перед операцией в другой больнице?
– Жду с нетерпением. Я оперировал повсюду – от Тегерана до Торонто. Операционная есть операционная, и со мной будут лучшие из лучших. Как сказал бы Болдрик из «Черной гадюки»: «У нас есть коварный план!»[34].
– А что вы чувствуете по поводу того, что пациент может умереть? Нервничаете?
– Вовсе нет. Если мы ничего не сделаем, Джим умрет в считанные дни. Никто, кроме нас, ему не поможет.
– Считаете ли вы, что за эти насосы должно платить государство?
Я ответил встречным вопросом:
– Должна ли служба здравоохранения одной из стран первого мира использовать современные технологии для продления жизни? Или пусть молодые пациенты с сердечной недостаточностью умирают в муках, как происходит в странах третьего мира?
Мой ответ всем понравился, но в передачу его не включили. Слишком уж провокационно.
Кардиологи, уплетающие жареную пищу, – выигрышный кадр для любой программы о здоровье.
Мы добрались до Бромптона в семь утра, и я повел Эндрю вместе со съемочной бригадой в опустевшую столовую. С тех пор как я работал в этой больнице, мало что изменилось. Здесь по-прежнему готовили отменные завтраки, и я выбрал все самое полезное: сосиски, бекон, пудинг, жареные яйца и тосты. Эндрю последовал моему примеру. Мы приступили к завтраку, и камера начала снимать. Это и хотел запечатлеть продюсер. Кардиологов, уплетающих целую гору жареной пищи – чистый холестерин.
Я:
– Отлично. Дома мне такого не готовят.
Эндрю:
