– Конечно, – ответила я.
– Кому, например?
– У
После этих слов папа выпрямился и разгладил свой галстук. Он бросил взгляд на своего заместителя, которая, без сомнений, любила обвинять родителей в неподобающем поведении детей.
Он прочистил горло.
– Ты знаешь, как она распространилась среди учеников?
– Нет, не знаю.
И это тоже правда. Я не знала наверняка; да, у меня был главный подозреваемый, но не было доказательств.
– Ты, конечно, понятия не имеешь, кто отправил эту фотографию, – недовольно пробормотала Хинклер.
Я пожала плечами. Формально, заместитель директора не задала вопрос, а значит, от меня и не требовалось ответа. Я не знала, почему решила защитить Тару, ведь она даже не ходит в Эш-Гроув. Возможно, по привычке. Или я не хотела ябедничать. Или все дело в том, что я до сих пор не смирилась с тем, что она навредила мне таким образом. Я хотела во всем убедиться.
Папа опустил голову и взмахнул над фотографией рукой, будто отгонял все доводы:
– Суть в том, что она была отправлена всем по почте и сейчас находится на просторах Интернета. Так как ты сделала эту фотографию, то именно на тебя и падает подозрение.
– Как человек, ответственный за дисциплину, – сказала Хинклер, – хочу тебе напомнить о политике нулевой нетерпимости к издевательствам. – Ее глаза вспыхнули от восторга. – Это влечет за собой наказание в виде исключения из школы.
Папа поднял руку, чтобы остановить своего заместителя. И Хинклер закрыла рот.
– Конечно, нам не хочется этого делать, – сказал папа. Судя по кислому лицу заместителя директора, это заявление к ней не относилось.
Папа продолжил:
– Поэтому мы с моим заместителем пришли к такому решению. – Он посмотрел на самодовольное лицо Хинклер. Затем снова на меня. – Судя по надписи в школе, несмотря на мой официальный запрет, проходит «Гонка старшеклассников».
После этих слов меня охватила тревога. Но я ничем не выдала себя.
Восьмое правило врунишки: не позволяйте вашему телу предать вас и дать понять оппоненту, что вы блефуете.
– И как нам кажется, ты принимаешь в ней участие, – продолжал папа. – Хотя я искренне надеюсь, что это не так. В любом случае, если ты укажешь на учеников, которые ответственны за противоправную «Гонку старшеклассников», мы с моим заместителем согласимся скорректировать меру наказания и вместо исключения отстраним тебя на две недели от занятий.
Хинклер фыркнула:
– Я считаю, что это создаст опасный прецедент, но, конечно, не могу не согласиться с мнением директора Маккенна.
И она поджала губы.
Абсурдность сложившейся ситуации просто забавляла. Месяц назад, когда я не хотела даже появляться поблизости от Эш-Гроув, меня заставили прийти сюда. Сейчас, когда я хотела здесь остаться, угрожали меня выгнать. Они и правда думали, что могут так легко мной манипулировать? И если потрясут передо мной «личным делом», как косточкой перед собакой, то я для них станцую?
Будто я предам Люка, Дженну и Сая? Будто сдам всех, кто вовлечен в «Гонку старшеклассников»?
Будто я могла их предать! Будто была настолько жестокой! Или слабой!
Но не тут-то было.
–
Затем замолчала, позволив этой дезинформации просочиться в крошечный мозг заместителя директора и вызвать потоки слюны.
– Но не назову, – продолжала я. – Я не стукачка. Кроме того, я уже совершила ошибку, разрушив гонку. И больше так не поступлю.
Лицо заместителя Хинклер напряглось.
– Так ты принимаешь в ней участие? – прошипела она.
Папа молча смотрел на меня, ожидая ответа, и на его лице отражалось отчаяние. Я поняла, что ему все равно, что подумают члены школьного совета и как это скажется на его авторитете. Папа беспокоился за меня. Его заботили моя безопасность и мое будущее. А не собственные перспективы. Если бы этот вопрос задал он, то я сказала бы ему правду. Признала бы свою роль в случившемся и согласилась с любыми последствиями.
Но вопрос задала Хинклер. Я посмотрела прямо в ее безжизненные глаза:
– Я этого не говорила. Я только сказала, что могу назвать имена участвующих.
Папа выдохнул, раздувая щеки.