— Через левое, — рассудил Уолтер и присел прямо на землю.
— Сержант, успокойся! — Марг наклонилась, погладила по щеке. — Это мой давний хороший знакомый… Очень нужный, как видишь. Его зовут…
— Знаю, — перебил молодой человек. — Его зовут Ник.
Летчик не стал размениваться на «А-а!» Присвистнул бухнулся рядом.
— Здорово! Но… Но как? Я же действительно Ник. Николай! Но не по документам же, chert poberi!..
— Элементарно, — мрачно ответствовал Перри. — Про вас Роберт Бернс писал, мы его в школе проходили[82].
* * *
Для прощания им выпала всего минута и то неполная. Поглядели друг другу в глаза, обнялись, губы коснулись губ.
Все.
Он — к самолету, она — назад, ко входу в отель. Те, что стояли за стеклянной дверью, на них даже не посмотрели. Всех занимал «Ньюпор-Деляж- 29», самолет-спаситель, прилетевший из ниоткуда и отправлявшийся в никуда. На их глазах рождалась легенда, которой суждено еще долго жить за сумрачными стенами «Могилы Скалолаза». Его провожали взглядами, самые смелые, выбравшись наружу, кричали, махали вслед шляпами и платками.
Счастливого пути, истребитель!
И только Эйгер, старый Огр-великан думал инако. Что ему самолет, что ему смерть на горной дороге? Было, пройдет, в памяти не застревая, повторится, снова забудется. Но в краткий миг прощания, когда мужчина обнял женщину, перед ним невыносимо яркой искрой сверкнула частичка того, что прочнее гор, долговечнее камня и сильнее его, непобедимого исполина.
Частичка Вечности.
Глава 10. Лето Окситании
1
Когда осушили фляжку, Уолтер Квентин Перри присел к костерку, устроившись на измазанной в машинном масле холстине, поглядел на огонь — бойкие острые язычки — да и загрустил. Вспомнился далекий Пэлл Мэлл, походы в горы, друзья-приятели, банджо, на котором он учился играть, такие же костры летними ночами. Песни — веселые, грустные… Было — прошло, даже банджо нет.
Ничего, сойдет и так!
— Сейчас спою, — предупредил честно. — Ты не пугайся.
Пилот задумался на миг, подбросил в огонь хворостину.
— Валяй! Только по-английски я не очень. Извини!
Николай-Ник убедительно попросил называть его Робертом, чтобы путаницы не вышло. Уолтер, естественно, не возражал, еще раз поразившись совпадению — тень шотландца Бернса так и маячила за невысоким белозубым крепышом. На «ты» перешли, когда снимали с самолета «Виккерс». Для того и сели в небольшой укромной долине, приютившейся между двух хребтов. Провозились до вечера, измазались в масле, устали.
— Это любимая баллада моего дяди, сержанта Элвина Йорка, у которого медаль Конгресса. Там, Роберт, и понимать нечего. Он ее любил, она нет. В общем, все умерли[83].
Уолтер оторвал взгляд от огня, тронул струну на призрачном банджо.
