честь. Оформлено строго по закону, печати и подписи на месте — вот только ящики пропали.
Архив Уолтер отыскал — его успели перетащить в местный музей, директор которого проявил излишнюю резвость. Хороший хук справа поставил в этой истории твердую точку.
Следующее задание оказалось тоже связано с Фондом. На этот раз ничего не пропало, но некая старушка в Чикаго, дальняя родственница покойного журналиста и полярника Уэльмана, никак не могла назначить разумную цену за две папки с документами экспедиции 1898 года на архипелаг Франца-Иосифа. Уолтер вспомнил, как в Пэлл Мэлле менял гвозди на мыло, собрался с духом — и документы были куплены.
Руководство Фонда не осталось в долгу. На новой работе платили больше, синяки же доставались реже. Однако история с озером началась именно с синяка.
Близился очередной юбилей Золотой лихорадки. По этому поводу намечалась большая выставка, и новый сотрудник Фонда Уолтер Перри получил задание сфотографировать все, что осталось от легендарного поселка Нью-Скагуэй, затерянного где-то в среднем течении Юкона. Почему легендарного, молодой человек не имел ни малейшего представления. О драматических событиях на Аляске Перри знал только из фильма с Чарли Чаплиным. Золотоискатели виделись ему злыми бородатыми людоедами.
На аэродроме города Ном, где пришлось арендовать самолет, Уолтеру объяснили, что он во многом прав. И злые, и бородатые, и насчет человечинки случалось. Искомый Нью-Скагуэй тем и прославился. Холодную зиму 1897 года не пережил никто из его обитателей. О том, что увидели весной, газеты сообщали лишь намеками.
На месте все оказалось не так страшно. От зловещего поселка уцелело несколько почерневших бараков, в которых было абсолютно пусто. Тьма и запах гнили… Вокруг же, сколько хватало глаз, только высокая густая трава, лишь в отдалении, у одинокой серой скалы, несколько неглубоких провалов в земле — контуры исчезнувших могил. Ни надписи, ни креста.
Погода баловала, фотографии вышли на славу, но на обратном пути везение кончилось. Спасаясь от грозового фронта, летчик пошел на вынужденную посадку…
Синяк!
Озеро обнаружилось на следующий день, когда при виде очередной облачной эскадры пилот, пытаясь обойти беду, свернул на север. Места оказались совсем дикие, нехоженые и неезженые, требовался хоть какой-то ориентир, чтобы не жечь зря остатки топлива. Уолтер, которому Аляска успела уже изрядно надоесть, первым заметил серую водную гладь, ткнул рукой. Пилот развернул карту, удивился, протянул карту пассажиру.
О том, что он первооткрыватель, молодой человек узнал уже в Нью-Йорке. Название придумали без него. Многие озера Аляски носили русские имена и, дабы не ломать традицию, из словаря вытрясли подходящее слово.
Utka.
За See Ente[19] и выпили первую.
* * *
За толстым стеклом плавала ночная тьма. Ничего не разобрать, ни дна, ни покрышки. Уолтеру уже в который раз подумалось, что «Олимпия» не летит, а плывет, причем под водой, в самых глубинах, подобно «Наутилусу» из старого немого фильма. Стало даже обидно. Спросят, как, мол, там, в поднебесье, а о чем рассказать? Про карты да про шнапс с коктейлями? На пароходе хоть дельфинами можно развлечься. Или айсбергом, как на «Титанике».
Завтра утром — уже Париж. Как-то быстро, не налетался еще.
В голове слегка шумело, и молодой человек с трудом удерживал себя от соблазна ткнуться лбом в стекло. Шнапс сам по себе еще ладно, а вот «Kirschwasser» (немного шнапса-киршвассера, побольше вермута, пару ложек сиропа-гренадина, лимон по желанию[20]) оказался еще тем пойлищем. Вроде и мягок, а забирает сразу. И отпускать не хочет.
Выше, куда вела знакомая алюминиевая лестница, играла музыка. На этот раз не оркестр, а фортепьяно. Не алюминиевое, как на «Гинденбурге», а настоящее, фирмы «Блютнер», что служило предметом особой гордости экипажа. Один из пассажиров, известный музыкант, решил развлечь публику чем-то классическим. Уолтер предпочел держаться от высокого искусства подале. Джаз бы сыграли, что ли!
Он все-таки не выдержал и легко боднул стеклянную твердь. Сразу
полегчало, как будто на лицо легла чья-то добрая ледяная ладонь.
— Фи! — явственно прозвучало сзади.
На этот раз чудо вырядилось в узкое облегающее платье черного колера. Голые костлявые плечи, темные перчатки до локтя, мундштук чуть ли не в полтора фута с погасшей сигаретой. Само собой, камешки, и на шее, и на лбу.
Та же щетка, только в ваксе.
— И вам добрый вечер!
