Доктор Ган без особого интереса взглянул в сторону входа.
— Все может быть. Флюоресценция, термолюминесценция, да мало ли? Пусть геологи работают. Для меня тут ничего особо любопытного нет. Кроме того, конечно, что в основе предания о Bocca del Lupo лежат вполне реальные факты. Возможно! Самого свечения мы пока не видели. Не то чтобы особо разочарован, но пещеры, которые меня ждут, обещают кое-что поинтереснее.
Уолтер, напротив, был весьма доволен. Не зря ехал! Это вам не по нью-йоркским кварталам круги писать! Кроме того, ему почему-то показалось, что немец скромничает. Делает вид, что ему этот камень не слишком нужен, а сам чуть не полблокнота исписал. И слова какие знает! «Термолюминесценция»! С первого раза и не выговоришь.
Маленький осколочек, найденный возле «киноэкрана», молодой человек на всякий случай припрятал. Пригодится.
— Думаю, для первой разведки более чем достаточно, — подытожил Отто Ган, пряча блокнот. — Пора собираться. Все, что могли, сделали.
Никто не возразил, только Тони Курц, покосившись на гладкий камень «киноэкрана», проговорил негромко:
— А мне почему-то кажется, что главного-то мы и не увидели.
5
Человек и его комната. Портрет в интерьере.
…Пухлые щеки с ямочками, тяжелый, слегка вздернутый нос, яркие губы, серые глаза под изящными бровями. Седеющие волосы аккуратно зачесаны наверх. Дорогой светло-коричневый костюм, пиджак нараспашку, галстука нет, ворот кремовой рубашки
расстегнут. Сильные руки, ухоженные ногти.
Тисненый линкруст по стенам, тяжелая люстра на цепях, окна скрыты шторами, пол — ковром.
Диван темно-коричневой кожи с неярким блеском, открытая бутылка французского коньяка на маленьком столике, хрустальные рюмки. Правее тумбочка, радиоприемник — немецкий «Телефункен». Стол мореного дуба. Зеленая столешница пуста, нет и чернильницы, только овальное зеркало в бронзовой раме.
Мухоловка стояла лицом к дивану, напряженная, нервная. Руки по швам, пальцы впились в ладони. Серая форменная рубашка, нашивка на рукаве, строгая темная юбка. Недавно подстриглась, короткие волосы стали еще короче.
Мягкий табачный дух. Рядом с коньячной бутылкой — тяжелый портсигар старого серебра. В углу часы с медным маятником, маленькая стрелка на семи, большая на двенадцати. Утро ли, вечер, не разобрать.
Сидевший на диване потянулся за портсигаром, нажал на кнопочку (желтый камешек в оправе), раскрыл, достал папиросу.
Улыбка.
— Тебе очень идет форма. Жаль, ты редко ее надеваешь.
— Я… — девушка сглотнула. — Мне рубашка не нравится. На юнгштурмовку[34] похожа.
— Уверен, тебе бы очень шла юнгштурмовка.
Щелчок зажигалки. Первая, самая сладкая затяжка.
— Кури, Анна! Если хочешь, возьми «Житан», он у меня в ящике стола.
Девушка мотнула головой.
— Не хочу. Я сейчас почти не курю, господин…
Улыбка пропала, мягко дрогнули губы.
— Постарайся не нарушать наш уговор. Никаких титулований, раз мы не в служебном кабинете. Бери сигареты.
Мухоловка покорно кивнула.
— Извини, Эрц. Я… Я свои.
Нащупала лежавшую на стуле сумочку, выхватила пачку. Не удержав в руках, выронила на ковер. Тот, кого назвали Эрцем, отложил папиросу, встал, шагнул ближе.
— Нервы у тебя совсем никакие, девочка! Иди сюда.
Обнял за плечи, отвел к дивану, усадил. Горлышко бутылки негромко ударилось о хрусталь.
— Глотни. Очень неплохой «Мартель».
Девушка выпила коньяк, словно лекарство — залпом, почти не чувствуя вкуса. Сжала пустую рюмку в кулаке, прикрыла веки, откинулась на мягкую кожу. Вдохнула резко, словно от боли.
— Иногда… Иногда мне не слишком весело, Эрц. Не обижайся!
Тяжелая ладонь легла ей на голову, осторожно погладила.
— Ты слишком напряжена, девочка. Так нельзя, надо уметь расслабляться. Сейчас ты еще выпьешь, посидишь спокойно, придешь в себя. И ни о чем не беспокойся. Старик Эрц тебя всегда защитит. Пусть умирают другие, а ты будешь жить, молодая и красивая. И мы вместе будем смотреть, как гибнут
