Остановился в последний миг, сообразив, что сейчас ударит — губами в губы. Испугался, отступил на шаг. И не приказал — попросил:
— Пожалуйста, не делай так больше. Ладно?
Она, взглянув жалобно, потерла плечо, затем поправила влажный от дождя плащ.
— Извини... Не буду. Но доктор Ган — не провокатор, я точно знаю.
Разведчик понял, что спорить бесполезно. Улыбнулся, достал из кармана мятую пачку сигарет «Ramses».
— Ну что с тобой делать, товарищ Вальтер Эйгер? Давай рассказывай про своего не провокатора.
* * *
Тонконогих очкариков с университетским дипломом, вступивших в СС уже после январской Победы, Пейпер не почитал за людей. В самые первые годы «Эскадрилья прикрытия» собирала лучших, не в пример «коричневой» банде Эрнеста Рема с его адъютантами в помаде. СС очень напоминала Харальду югенбунд, стаю голодных и злых, однако честных и очень дружных. Но взяли власть — и покатилось. Зачем доктору философии черный мундир? Ясное дело — для лизания начальственных сапог! Лизать же можно по-всякому, например, составить родословное древо Агронома, дабы вывести его род от короля Генриха Птицелова — тоже в некотором роде специалиста по сельскому хозяйству. Когда рейхсфюрер показал ему («Пока только между нами, Харальд!») богато разрисованный пергамент, потомок мельничного подмастерья никак не мог поверить, что это всерьез.
Тонконогие в СС — худшие из холуев. А, извините, в подполье?
Нажал на кнопку звонка, подождал, пока откроют.
— Хайль Гитлер!
Голоса не пожалел, рукой дернул не хуже, чем на строевом смотре. И принялся ждать. Дождался! Вначале — кашель, потом робкое «Зиг!..» Харальд набрал в грудь побольше воздуха:
— Гр-р-ромче, унтершарфюрер!
— Зиг... Зиг ха-айль!
Пейпер перешагнул порог, захлопнул дверь, подождав, пока лязгнет язычок американского замка.
— Стойку «смирно» еще не забыли? Значит, «смирно». Руки на бедра, подбородок вверх.
И — полюбовался результатом. Унтершарфюрер был в махровом халате и тапочках. С повязкой на горле — зато без очков.
— Мы с вами дважды встречались в приемной рейхсфюрера СС. Не забыли? От-ве-чать!
— Нет... — Глухо, словно из колодца.
В серых близоруких глазах — пусто. Сын колдуна поглядел на тапочки. Стоптанные, без задников, из левой торчит большой палец. Спекся, тонконогий?
Протянув палец, ткнул побольнее — прямо между ребер. Дохнул табаком в лицо.
— Две дорожки, унтершарфюрер Отто Ган! Раз! И два! Первая — подвал, где вешают за яйца. Запоете быстро, но голос будет, как в папской капелле... Смир-р-р-рно!
Провел ногтем по холодной докторской щеке.
— И вторая дорожка. Вы сейчас мне, сотруднику «стапо»...
Достал бронзовый жетон (не свой, понятно, Хуппенкотена), поводил перед пустыми глазами.
— ...рассказываете все. И прежде всего, кто вам помогает здесь, в Берлине. Тогда — трибунал, разжалование, служба в охране лагеря. Будете «болотных солдат» пасти. Зато при яйцах. Выбор ясен? От-ве-чать!
Улыбка на бледном, ни кровинки, лице смотрелась еще страшнее, чем на марлевой повязке.
— Значит, вы ее взяли... Попаду в Ад. Но если так, чего тянуть?
Удар был отменный — классический правый апперкот. Харальд устоял чудом, но ненадолго. Отто Ган упал на него, сбив с ног, свалив на холодный линолеум. Пальцы сомкнулись на горле, надавили, впившись ногтями в кожу. В глаза плеснуло зеленое пламя...
Н-н-нет!
Вывернулся, сбросив чужое тяжелое тело, перехватил запястье. Болевой!.. Дождался первого, сквозь зубы, стона и только тогда отпустил.
— Очень хорошо, доктор! Птицелова я вам, так и быть, прощаю.
Встал, открыл дверь.
— Заходите, Ингрид! С товарищем Отто Ганом мы уже познакомились. Между прочим, вы были правы.
5
До похорон оставался еще час, но Кейдж уже надел свой единственный костюм и чистую рубашку. Черный галстук подыскал ему младший Мюффа. Он
