Аргентина: роман-эпопея: Кн. 3. Кейдж

...Три-четыре!

Нас не тешат птичьи свисты,
Здесь лишь топь да мокрый луг,
Да молчащий лес безлистый,
Как забор, торчит вокруг.

Солдат болотных рота,
С лопатами в болота — идем...

Все сразу, слаженно, в единый мощный голос. Спелись! Колонна загустела, слилась воедино, наполняясь самой опасной силой — силой последнего отчаяния, когда даже страх смерти — позади. Раз-два, раз-два!.. Три-четыре!..

Поутру идут колонны,
На работу в злую топь,
И сердца у заключенных
Выбивают глухо дробь...

Шагавший во главе строя «фюрер» делал вид, что ничего не слышит. А может, и сам пел. «Эсэсманы» Бергермора всерьез обижались, когда кто- нибудь называл «Болотных солдат» песней заключенных. Теперь это их песня тоже! Запрещай, не запрещай... Козел (гори он в Преисподней!) требовал закрыть строптивый концлагерь, но где-то на самом-самом верху не решились. Пусть уж лучше поют!

Топь, болото, торф проклятый —
Здесь и птица не живет.
Мы — болотные солдаты
Осушители болот.

Болотный солдат Харальд Пейпер начинал очередной круг своего личного Ада. День за днем, неделя за неделей, без праздников и выходных. Подъем в сером сумраке, чистка зеленых мундиров (не дай господь, пятнышко!), построение, марш на болото, мокрый торф, на обед — вареная брюква. Он здесь — навсегда, во всяком случае, так решил трибунал. Судили не за подполье, не за взорванную Рейхсканцелярию, даже не за позабытого всеми Хуппенкотена — за дезертирство. Но и этого вполне хватило. Навечно, как у Данте в книге первой!

Сын колдуна, поймав зрачками красную закатную Луну, оскалился по-волчьи. Навечно? Еще поглядим!

— Раз-два, раз-два!..