Аргентина: роман-эпопея: Кн. 3. Кейдж

   в душе смятенье...[10]

Дальше слушать не стал. Выключил, поморщился:

— И здесь мужеложцы!

Хоть и не о том думал гауптштурмфюрер СС Пейпер, но — удивился. Танго «Аргентина», весь мир поет, весь мир танцует. Кроме Рейха, само собой.

— Разве нет? — удивился сын юриста, сомнения почуяв. — Вы, шеф, и без меня знаете: танго — мужской танец. Шерочка с машерочкой, и оба — при усах. А это танго еще и политически вредное.

Вновь потянулся к приемнику.

А любовь
   мелькает в небе,
Волну венчает
   белым гребнем,
Летает и смеется,
   и в руки не дается,
Не взять ее никак!

О Аргентина, красное вино!

— Одни мерзавцы про Аргентину поют, другие — книжонки пишут, обещают целую планету на голову скинуть. Между прочим, наш главный...

— Стоп! — не думая, отреагировал Харальд. — Дальше не надо.

Хуппенкотен мельком поглядел в зеркальце заднего вида.

— Понял.

В салоне черного «мерседеса» их трое, но говорить могли не все.

— Тогда про другое, — сын юриста весело хмыкнул. — Это как раз не тайна, шеф. Велено не печатать, но распространять устно, чтобы кто следует, задумался. Знаете, кого недавно в Бухенвальд отправили? Юргена Ольсена!

Харальд даже плечами пожимать не стал. Мало ли Ольсенов в Бухенвальде?

— Не помните, шеф? Фильм был — «Квекс из гитлерюгенда», режиссер Ганс Штайнхофф. Ольсен этот Квекса, главного героя, играл. Смазливенький такой, белокурый, губастый, прямо душка!..

На этот раз «шеф» поминался регулярно, болтовня неутомимого Хуппенкотена была, в отличие от танго, политической и правильной, фары дальнего света уверенно рассекали тьму, мотор, новенький дизель, работал без перебоев, но Харальд, сын колдуна, уже все понял. Зеленый свет — не зря. Второй раз в жизни? Третий! Впервые — дома, в Шварцкольме. Ему было восемь, он очень испугался, рассказал брату.

— Не знаю, — удивился Отомар. — У меня такого никогда не было... Гандрий, тебе нужно немедленно к врачу!

Старший брат, такой же потомственный колдун, как и он сам, не ошибся. Уже к вечеру накатила слабость, затем ударил жар... Скарлатина! Выжил чудом, чтобы увидеть зеленый свет уже взрослым...

— Вы — параноик, Харальд, — сказал ему Агроном, прощаясь. — Вот и действуйте, как параноик.

С Агрономом они знакомы с 1924-го. Близорукий, в нелепом пенсне, с ватным лицом и блеклым взглядом, он словно слеплен из комплексов — на трех докторов Фрейдов хватит. Всем плох, кроме одного — никогда не сдает своих. И ничего не говорит зря.

Шеф чуток, как доложат — восскорбит. Но толку мало, если ты — убит!

5