последние, естественно, были расположены ко всякого рода соглашениям. Не имея к тому ровно никаких способностей, витебский палатин договаривался сначала о перерыве военных действий, причем обещал со своей стороны очистить Белоруссию и Украйну. Потом представители Яна Казимира, также совсем не уполномоченные на подобные условия, по договору, подписанному в Вильне в октябре 1656 года, приняли условия мира, окончательно предоставляя царю право наследования престола Польши после смерти ныне царствующего короля. По конституционным законам республики без санкции сейма это обещание ровно ничего не стоило, но взамен его Алексей оставил все свои завоевания и обязался соединиться с Польшею в общем походе против шведов!
Этот ловкий шаг был делом венского двора, который, по просьбе Яна Казимира и за недостатком другого средства, пустил в ход двух своих лучших дипломатов, Аллегретти и Лорбаха, которые еще в прошлом году старались навести на ложный путь царя с его советниками. Подозрительные сношения казаков со шведами не были, действительно, чужды этому событию, но легко себе представить, какое действие это произвело на Хмельницкого и его товарищей. Тщетно гетман требовал допущения его к переговорам. При известии об их исходе общим мнением в Украйне было, что царь отдал страну полякам. Но император также был теперь, по-видимому, склонен им помочь, даже в военном отношении, чтобы восстановить их авторитет. Хан со своей стороны послал в Чигирин требование в том же духе, угрожая вмешательством для восстановления прежнего порядка вещей. К этому моменту, судя по легенде, относится поэма Хмельницкого, в которой под видом чайки, на которую устремляются две хищные птицы, он представил тяжелую участь своего отечества.
Больной, истощенный своей лихорадочной деятельностью и пьянством, полусумасшедший, гетман употребил между тем совершенно иначе последние остатки своего ума.
В ноябре 1656 года он ответил на Виленскую конвенцию, заключив в свою очередь договор со Швецией и с Георгием Ракочи. Оставаясь вассалом Турции, этот государь (больше в восточном, чем в европейском смысле этого слова) союзного государства, где, между Тиссой и Трансильванскими Альпами, соприкасались и дрались между собою до двадцати различных народов, – мадьяров, немцев, румын, славян, – вечный враг Австрии, главы западной части Венгрии, союзник Швеции с Тридцатилетней войны, в которой принимал участие на стороне протестантской партии, Ракочи был тоже своего рода поэтом. Судьба и слава Батория не выходили из его головы, полной всяких фантазий, и польский трон стал объектом его химерического честолюбия.
Чтобы добиться его, он принял участие в разделении республики. На северо-востоке Европы уже давно носилась идея о разделении Польши, в виде различных проектов, более или менее конкретных, выставляемых с обеих сторон, при всяком удобном случае. Таких случаев становилось все больше и больше. На этот раз Карл Х сохранил за собою Великую Польшу, Померанию с Данцигом и Ливонию, Ракочи получил Малороссию, Мазовию и Литву, с титулом короля. Казаки оставили себе Украйну. Подляхия, наконец, обратившаяся в наследственное княжество, была отдана одному из Радзивиллов, Богуславу, взамен обещанной и его подданными поддержки этому делу.
Курфюрст Бранденбурга, по некоторым сведениям, тоже вмешался позже в дело раздела и, если документы, которыми мы владеем, и не дают тому доказательств, то этот факт является тем не менее вполне возможным. История этого времени рисует нам его всегда настороже, ловким и гибким, лишенным щепетильности и быстро приспосабливающимся ко всем обстоятельствам, дающим какой-либо шанс его огромному честолюбию. Но он не ожидал этого шанса, а прямо вмешался в игру и хотел урвать лучший кусок. Этот эпизод стоит, чтобы им заняться. То был решительный поворот, благодаря которому должна была получиться держава, господствующая теперь над всей Европою. Роль Пруссии в этом событии не кажется ни славною в военном отношении, ни даже очень блестящею в дипломатическом. Что же касается моральной стороны, то она стремится, без сомнения, подражать героям этой исторической главы, абстрагируя их. Дом Гогенцоллернов в этом деле выказал один элемент превосходства, который вызвал, без сомнения, его процветание, – непоколебимый практический дух.
Сознание преследуемой цели и нахождение необходимых средств явились личной заслугой Фридриха Вильгельма или, по крайней мере, были инспирированы ему одним из его советников, графом Вальдеком. Другие единодушно высказывались за соблюдение обязательств, соединивших участь их страны с Польшею. Курфюрст, как кажется, действовал вначале таким образом, чтобы казалось, будто он подчиняется давлению со стороны шведов. Собрав армию в пятнадцать тысяч человек, после кампании, которая, по свидетельству германских историков, являлась лишь «чистой комедией», он добился, хотя и слишком, своей цели.
В январе 1656 года, на своей собственной территории в Кенигсберге, он был вынужден принять договор, освобождавший его действительно от польской зависимости, но отдававший под шведскую, и без всякого вознаграждения. Несколькими месяцами позже, когда Карл Х очутился в затруднительном положении, несмотря на свои победы, у которых оказалась и обратная сторона, его новый вассал поспешил этим воспользоваться. 25 июня 1656 года в Мариенбурге он выговорил себе четыре палатината из владений своих прежних господ. Но он оставался по-прежнему данником, и в этом отношении он скорее потерял при этой перемене.
Разделение Польши, законченное в 1771 году, нашло себе здесь первый и значительный прецедент. Но в то время делившие добычу продавали шкуру неубитого медведя, и Фридрих Вильгельм не дошел еще до конца в своих стараниях.
Соединившись с Карлом Х в одном общем деле, он рисковал сначала вступить в конфликт с Москвою. В мае к нему даже явился князь Мышецкий от имени Алексея, угрожая ему, что армия в 700 000 человек готовится разгромить его территорию, если он не перейдет на сторону царя. Курфюрст, конечно, не верил этой цифре, но, не имея возможности узнать ее точно, он искусно провел Мышецкого, очень плохого дипломата, послав со своей стороны
