приключения. То был единственный роман в жизни Алексея.
Артамон Матвеев был сыном простого дьяка, и мы не знаем, каким образом ему удалось сделаться близким другом государя. Без сомнения, в этом повинны Морозов вместе с Ордын-Нащокиным, Ртищевым и другими parvenus [выскочками] такого же темного происхождения.
Матвеев показал себя решительным сторонником западных нововведений. Дом его был меблирован по-европейски, украшен картинами, предметами искусства. Он не держал своей жены в тереме. Сын его получил тщательное воспитание. Решительный, но осторожный карьерист, даже после того, как он стал любимцем государя, его отец скромно стушевывался в незначительном ранге официальной иерархии; добившись преемства Ордын- Нащокину во внешних сношениях и в департаменте Малороссии, он фигурирует в Думе только в качестве простого дворянина и только через два года после рождения Петра Великого он получает звание боярина.
Алексей по слабости своего характера, легко отдававшего его во власть всякого господствующего влияния, не мог похвалиться большинством своих других сотрудников. К счастью для него, привычка ума, о которой мы уже знаем, создала такое положение, при котором царя никогда не обвиняли за ненависть, возбужденную его агентами. Для человека из народа виновным являлся «боярин». И бояре, всегда подозреваемые, тесно окружали государя, единственно способного оказать им покровительство. Этому молодая династия была обязана тем, что пережила безнаказанно ряд бунтов и страшных восстаний. Для того чтобы они стали для нее роковыми, необходимо было согласие между постоянно возбужденным народом и несколькими исключительно популярными вельможами, вроде Никиты Романова или князя Якова Черкасского. Но ни тот, ни другой не были достаточно честолюбивы для такой крупной роли, да они и не были способны сыграть ее.
Вообще в эту эпоху высшая аристократия была очень бедно представлена. Она переживала последствия политической системы, которая, начиная с Ивана Грозного, постоянно стремилась ее одергивать и унижать. И кончила она тем, что стушевывалась среди горячих споров за «места» и все больше недоставало лиц, достойных занять их. При Алексее, среди Черкасских, кроме князя Якова, князь Григорий отличался лишь физическою силою и своей страстью к лошадям. Воротынские были представлены князем Иваном Алексеевичем, полным ничтожеством. Трубецкие похоронили при Конотопе вместе с князем Алексеем Никитичем остаток их славы. В фамилии Голициных, назначенных позже к высокой роли, князь Василий Васильевич лишь только начинал свою карьеру, обреченную на столь роковые несчастия. Некоторое время более выделялся глава второй линии Патрикеевых, князь Иван Андреевич Хованский, но его репутация великого воина была выдумана и обязана его умению врать. Об этом свидетельствует его прозвище Тараруй, в котором созвучие с именем «Тартарепа», вероятно, не случайность, и Алексей был совершенно прав, когда сказал ему однажды: «Кроме меня, все считают тебя за дурака».
Среди Морозовых, фамилии уже теперь исчезнувшей, воспитатель Алексея был последним историческим лицом. Очень одаренные, по общему признанию, и не без некоторого мужества, оба Шереметевы, Василий Борисович и Петр Васильевич, имели несчастие исполнять в Украйне неблагодарные роли. Одоевские, уже успевшие обеднеть, Пронские, Шеины, Салтыковы, Репнины не дали из своей среды ни одного выдающегося лица. Среди Хилковых князь Иван Андреевич считался неподкупным, но то было его единственным достоинством. Отодвинутые на второй план, благодаря превратностям политической жизни, Долгорукие, Ромодановские сами постарались еще больше стушеваться. «Места», единственный предмет их честолюбия, постепенно уходили от этих дегенератов. Силой вещей на них проходили выскочки, которые по крайней мере сумели быть полезными. Они, правда, не всегда были в состоянии удержать свое нравственное достоинство на уровне своих талантов. Милославские, Илья Данилович, Иван Михайлович и Иван Богданович, были искусные люди, но зато ужасные мошенники. Сильно хвалимый иностранцами за свою уступчивость и человечность, Богдан Матвеевич Хитрово, виновник инцидента, вызвавшего спор между Алексеем и Никоном, заставлял платить себе за оказанные им услуги даже тех, кто его хвалил. Его близкая родственница, кормилица наследника цесаревича, Анна Петровна Хитрово, вполне и с самой плохой стороны оправдывала свое прозвище Хитрой. В этом мире Родион Матвеевич Стрешнев, Ордын-Нащокин и Феодор Михайлович Ртищев являлись единицами. Нужно между тем отдать справедливость Алексею, что он ничего не жалел, чтобы дать им достойных сотрудников, не колеблясь, подобно Людовику XVI, спуститься в низы для поисков второго Кольбера.
Ошибкой его было неуменье подражать «великому королю» в поддержке тех, кого он возвышал. Он не смог создать министерских династий и, желая спастись с выбранными им сотрудниками от их титулованных соперников, он сумел лишь прибегнуть к той тайной канцелярии, где он играл втемную, не без ущерба для своего достоинства. Возвысив Ордын-Нащокина после Матвеева в звание боярина, он этим фактом преследовал то же дело демократической нивелировки, которую начал Грозный и которую завершил Петр Великий со своими преемниками.
Несмотря на свой внушительный вид, второй Романов обладал хрупким здоровьем, и при приближении пятидесятилетнего возраста его силы стали заметно падать. В 1674 году он занялся своим преемством, и около двух лет спустя, в ночь с 29 на 30 января 1676 года, он умер сорока семи лет от роду, оставив наследие, которое сильно оспаривалось.
5. Его наследие
Как в этом придется убедиться дальше в истории современной России, катаклизм, называемый реформою Петра Великого, не был безусловно
