— Степан Егорыч где? — спросила провожатая.
— А тебе на что?
— Да вот этой молодке нужно насчет девочки.
— Небось пьяный лежит Степан Егорыч-то ваш, а то у старшине.
— Тебе, тетка, девочку? — спросил кузнец.
— Да; дочку было.
— Скоро нужно?
Баба обрадовалась.
— Да поскорей-то бы лучше. Очень уж я…
— Ишь ты, какая проворная!
Мужики захохотали.
Приезжая баба отправилась к старшине. Писарь в это время сидел за столом и говорил:
— Они без меня шагу ступить не могут. Так ли я говорю?
— Это верно, — отвечал старшина, разбивая на лавке камнем орех.
— Я говорю, — продолжал писарь, — васкбродие, позвольте мне в отпуск! А он: я, говорит, тебе, собачий ты сын, такой отпуск задам — ты у меня своих не узнаешь.
— Там вас, Степан Егорыч, баба спрашивает, — сказала жена старшины.
— Какая баба?
— А я не знаю.
— Посылай ее сюда!
Вошла приезжая баба.
Старшина положил камень на окно и спросил:
— Что ты?
Баба поклонилась.
— Здравствуйте!
— Ну, здравствуй! Чего ж тебе нужно?
— К вашей милости.
— Не слепые, видим, что к нашей милости. Какое такое твое дело? — спросил писарь.
Баба подперлась рукой в щеку, посмотрела на старшину, потом на писаря, заморгала, заморгала глазами и повалилась в ноги.
— Говори толком! Что валяться-то? — сказал писарь.
Баба поднялась и, стоя на коленях, сказала:
— Детища моя отдана в чужие люди. Не найду.
— Ну так что ж?
— Нельзя ли в книжке посмотреть? Шпитоночка она.
— То-то вот, — сказал писарь, — дуры вы. Ходите безо время. Нешто не знаешь, грех в праздник ходить.
Баба молча поклонилась.
— Это не дело, — заметил старшина. — Надо время знать.
— Отцы вы наши сиротские! — шепотом сказала баба.
— Нечево — «отцы». Отцы, да не ваши, — отвечал писарь.
Старшина подошел к бабе и, покачиваясь над ней, сказал: «Вот вы грешите, а начальство за вас отвечай».
Баба, стоя на коленях, посмотрела на него.
— Вот что, — прибавил старшина и опять сел.
Баба встала и собралась было уходить.
— Ну да ладно, приходи ужо ко мне в правление, — сказал ей писарь. — Беда мне с вами!
— Что станешь делать, — заключил старшина. — По глупости прощается.
Баба ушла.
На краю села стояла старая избенка, без крыши, с одним окном. У ворот торчала опрокинутая соха. В сумерки проезжая баба подошла к избе и постучала в окошко. Там кто-то закашлял и спросил:
— Кто там? Иди на двор!
