надоть всего-то монету за провоз собирать, да сами воротины на ночь закрыть, а утром отпереть. Много ума потребно для действа сего?
— Х-ха! Чую, сейчас по-полной приложишь мордой об стол!
— Как ты сказал?
— Говорю, меня дурака уму разуму научишь.
— Интересно сказал. Так вот, то чему ты сегодня учился, и боем то назвать нельзя. Одни наметки, да и то не тебе они значимы, а для меня. Тебе сейчас, словно малому дитю, ходить не умеющему, стоять на ногах научиться потребно. Научишься, первый шаг зробишь. С завтрева будем твою силушку наращивать, а то твоя худоба супротив мощных размашистых ударов нурманов, никак не устоит. У них, у скандинавов, основной бой на что нацелен?
— Ну, откуда мне знать?
— Чудной ты у меня ученик! По размышлению и стати своей, так не то, что на боярина тянешь, на отпрыска княжьего схож, а по сути своей, иной раз смерд и тот про жизнь понятие большее имеет. Так вот, слухай… В большинстве своем, в нурманском бое цель одна, проломить или снести защиты врага и прорубить его доспех. Редко кто из них способен на большее, но встречаются иные непоседы, кои походив по миру, побывав в Византии, и землях, далеко за Тьмутараканью лежащих, привезли знания, традиции и приёмы совсем иного боя на мечах. Хочешь выжить — осваивай, учи и учись. Уразумел ли отрок?
— Понял. Я буду стараться, учитель.
— Добро!
Пригревшись, оба разнежились. Вставать и идти в избу не хотелось совсем, хоть и понимали оба, что прислуги нет и кормить их кроме их же самих некому. Лиходеев совсем как мальчишка, шмыгнул носом. К его новому телу, и привычки новые проявлялись. Раньше за собой такого не замечал. Подмечая их, Егор про себя ругался, а сделать ничего не мог. Попросил деда:
— Расскажи еще про викингов?
— Про нурман?
— Ага!
— Гм. Чем они у тебя такой интерес вызвали?
— Так ведь сам говоришь, что воины сильные.
— Это да.— Задумавшись, повел неспешно речь, вычленяя из памяти яркие образы, а на их основе и выводы. — В морском бою им равных почитай и нету. На земной тверди умельцы побеждать в любом народе имеются. Сила духа и божий промысел не последнюю роль играют
— Основное оружие, меч?
— А еще все то, что во время боя в руках окажется и чем ворога сподручно убить можно. Видишь ли, скандинавы считают каролингский меч чисто рубящим клинком. Но сей меч и в колющих ударах не слаб.
Резко затих после этих слов, будто поперхнулся. После короткого раздумья, бывший княжий боярин снова заговорил:
— У большинства мечей-каролингов остриё скруглённое. Но!, — Усиливая сказанное, жестом поднял указательный палец вверх, мол внимай главное, мотай на ус. — Тычковый удар в кольчугу подобным остриём и ужасен. Не будет глубокой раны, но кольчугу и даже чешуйчатый панцирь клинок «пройдёт», а ежели и нет, то контузия и внутреннее кровотечение уж точно обеспечены. К тому же, некоторые доспехи, а именно мягкую бронь, такой мысок пробивает лучше заострённого. Но удар пыром, применяют ещё очень редко, рубку нурманы предпочитают в бою и на поединках. И рубка мощная, в хорошем темпе. Удар, удар, еще удар. Круши щит и кольчугу.
Распаляясь, дед перешел на жестикуляцию. Пустой рукой нанося удары по воздуху. Скосив глаза на молодого, понизил градус выплеска информации. Странно, как-то? С появлением в жизни Беловода, новой метущейся души, Егора, отрока подсунутого одной из богинь, он отдавая ему теплоту своей души, ожил сам, даже помолодел. Хмыкнул с пришествием этой мысли, явившей себя в параллели с воспоминанием о скандинавских бойцах. Успокоившись, продолжил:
— Иной раз град ударов и вершит все дело. И пусть первый, и даже четвёртый удар не поверг врага — они не бесполезны — твой враг отступает, он задыхается, теряет свой запал. Вот он уже пошатнулся, а ты не зевай! Его шлем промят, а то и вовсе сбит, щит прорублен, отбит в сторону, сам враг устал, он контужен и даже слегка ранен. Все наруку!
Подвел итог:
— Нурманы — умелые, проверенные во множестве схваток воины, способные биться в одиночку, плотным строем и небольшой группой, они владеют любым оружием, а иной раз пользуются и просто кулаками или наручами…
Беловод оборвав рассказ, снова призадумался. Воспоминания увели его прочь от собеседника, вернулись на несколько месяцев назад, в зимнее утро к сараюшке в сгоревшей веси. Из сена спрятанного рачительным хозяином под крышу, выбрался на свет божий отрок, с поразительно светлыми голубыми глазами на бледном худом лице. В темно-русых волосах на его непокрытой голове застряли сухие травинки. Видно, что замерз. Одежда, в которую он был обряжен, обвисла на его худорбе и висела, словно рядно на ветви березы. От бывалого воя не укрылась повадка отрока. При виде незнакомца, мальчишка схватился за нож, и держал его маскируя, правильным хватом. Добре! Перед ним явно не смерд. Да, и клинок засапожника не дешев, и одежа не проста,
