Сегодня Изылметьев стоял на юте «Авроры», когда на город шел пароход, и в обычном своем молчании уже все обдумал и представлял примерно, что будет и как развернутся события.
Завойко и Изылметьев вытерли ноги о мокрый мешок, который расстелила на крыльце Харитина, оставшаяся за хозяйку, и вошли в дом. Харитина знала, что на обед будут приглашены офицеры, и готовила на всех. И знала, что пол заследят сапожищами, экая ведь жара, пылища, а на сопках сыро, глины натащат. А хозяйка Юлия Егоровна любит чистоту, и сама Харитина опрятная. Да и перед адмиральшей не хочет ударить лицом в грязь и, пока хозяйничает за нее, ни в чем ей не уступит.
Со всех постов и батарей собрались на обед офицеры. Обсуждались события дня. Офицеры говорили, что люди преисполнены энтузиазма, приписывали своим матросам и солдатам фразы, полные пафоса, говорили, что люди готовы умереть и рвутся в бой. Между прочим, высказывалось сожаление, что не успели укрепить Бабушку, что затащили туда лишь единственную пушку. Завойко это не понравилось.
У офицеров был вид возбужденный и оживленный, и казалось, все изрядно поработали сегодня, и настроение было такое, как будто выиграли первую стычку.
– У меня все как братья, – говорил генерал, – и офицеры дружны с матросами и солдатами! Что и возмущает заядлых бюрократов, они видят в этом порчу армии и ее дисциплины!
Фесун петушился, опять колол Мровинского, намекнул ему, что планы его сомнительны, так как он поляк.
Изылметьев сидел по правую руку хозяина и слушал со своим обычным суровым видом, что говорят другие. Он ждал, когда подадут кушанья. Капитан зверски проголодался и думал сейчас лишь о предстоящем обеде.
Он раскраснелся после первой рюмки, вытер вспотевшую лысину большим цветным платком.
– Здорово проголодался сегодня! – проговорил он и подтолкнул локтем сидевшего рядом мичмана Фесуна, здорового детину, быстрого, шустрого и верткого, показывая, какой кусок еще положить ему в тарелку. Офицер, зная, что тучному Ивану Николаевичу не так легко встать в такой тесноте, немедленно и с охотой исполнил его указание.
Изылметьев никогда ни с кем не спорил, он и с Завойко, казалось, действовал в полном согласии, хотя иногда подавал очень важные советы и твердо, но спокойно настаивал на своем.
Однако, несмотря на его благорасположение к Завойко и кажущееся согласие, Иван Николаевич считал себя главной пружиной всего происходящего, душой дела и главным защитником Петропавловска. Поэтому он позволял себе молчать за столом, когда тут шли такие пылкие разговоры.
«Если бы не “Аврора”, что бы вы делали, господа?» – хотелось ему спросить у губернатора и его чиновников. Эта фраза весь день стояла у него в голове. Он повторял ее мысленно с глубоким возмущением, так как, на что бы он ни смотрел, он замечал, как все здесь сделано наспех и несравнимо с тем, каким все должно быть в настоящей морской крепости. Но упрекать кого-либо, спорить не следует. Может быть, даже никто тут и не виноват. Нечего делать, будем стоять, служить царскую службу!
– Еще кусочек, мичман… Да нет, не туда… Да вы слушайте, а не философствуйте. Ну что вы тычете вилкой, как безглазая баба! Выберите вон тот, поподжаристей… А-а! Вот-вот… Мерси.
Для него никакого значения не имело, что Фесун племянник хозяина. Тучный капитан поправил салфетку, опять вооружился ножом и вилкой.
– Американцы, господа, возмущались тем, что их флагом осмелились прикрыться! – снова громко заговорил мичман Фесун, накладывая гарнир в тарелку капитана и косясь на дядюшку.
В саду послышались голоса. Через открытую дверь видно стало, как между берез шли Дмитрий и Александр Максутовы. Они опоздали к обеду, разбирая какие-то неполадки в одном из орудий батареи младшего брата Александра.
«Да, свой стол, что ни говори, давно надоел на “Авроре”, – думал Изылметьев. Он охотно столовался у гостеприимного Василия Степановича, признавал его замечательным хозяином и был очень благодарен.
За всяким советом Василий Степанович вынужден обращаться к нему. Лучшие мастера, артиллеристы, матросы были на «Авроре», на ней же – запасы пороха и ядер. Хотя Изылметьев и младше чином, не адмирал, но весь сок, как он выражался, у него. Иван Николаевич выпил еще рюмку, и ему вдруг захотелось поговорить.
– Любопытно! – воскликнул он. – Тут ли «Президент»?
Изылметьев искренне желал посмотреть в бою своих знакомцев по Кальяо.
Александр Максутов вошел и остановился у рояля. Юлия Егоровна играла на нем каждый вечер. Вчера она тихо пела:
Максутов почувствовал сейчас, как ему дороги были минуты встреч с кузиной, как освежала она все тут. Право, она мать восьми детей, а очень, очень хороша…
«А ведь меня, наверно, убьют», – вдруг подумал он.
– Кушать пожалуйте, – сказала Харитина.
«Как оживает она иногда, какая добрая улыбка является на ее лице, какая она становится временами разговорчивая».
