«Один бог знает, каким зигзагом пробрался сюда этот мотив — с равнин старой Земли, через грязь и полумрак нижних палуб — сюда, на шелестящие галькой пляжи иной планеты» — лениво думал Эрвин, оглядывая людей. Потом долго и мучительно пытался понять — что ещё за дела у него остались на сегодня. Сеть дадут не раньше утра — раньше некому, саперы гуляют вместе со всеми. Вон, их старшина уже заснул на песке, голову — на бревно, клочковатая борода торчит в небо. Ирина давно ушла и, получалось, дел для Эрвина на сегодня нет. Совсем. Стоило так подумать — усталость тут же взяла своё, подкралась на мягких лапах, оглушила, отдавшись звоном в голове и ватной мягкостью — в теле. Стакан в руке опустел — давно плескалась в животе пряная местная самогонка. Звезды сияли на угольном ночном небе — неправдоподобно — большие, яркие. Мерцающие разноцветные огоньки, складывавшиеся на глазах в колдовские узоры. Шумело море, волны шипели вдали, катая по берегу крупную гальку. Шелестел ветер, гремели цикады — мерно, аккомпанементом ударных к тягучей земной песне. Туземки — Эрвин вздрогнул и повернул голову, невольно ища их глазами.
«Ответственный теперь за них, вроде, раз привёз».
Прислушался — в мелодию песни вплетаются гортанные звуки чужого языка. А чуть погодя нашел их и глазами. Все трое сидят чуть в стороне, благоразумно. Но тоже подпевают, пусть и не зная слов. Красиво получается. Мелкая уже заснула, средняя трепалась о чем-то с рыжеволосой растрепанной Лизой — крановщицей из третьего грузового. Без языка, на одних пальцах, свет от костра танцует джигу на лицах у обеих. Старшая из всех трех, Мия — вроде бы так ее имя — посмотрела Эрвину в лицо и улыбнулась. Льдистый небесный свет растекался, плясал под черными волосами — на щеках и высоких скулах, мигнул, отражаясь звездным огнем в широко распахнутых глазах.
Эрвин встал. Нога подвернулась, закачалась, дрогнула под подошвами, ставшая вдруг мягкой земля. Деревенский самогон оказался куда крепче, чем Эрвин думал. А в глотку тек так легко. Собрался, сделал шаг, потом другой. Вышел на пляж. Умылся, поймав в ладоши убегающую меж камней струйку воды. Волна разбилась о камни невдалеке, обдав Эрвина потоком брызг и соленой пены. Рубашка намокла, зато прочистилась голова. В деревьях за спиной закричала ночная птица. В пузырчатом доме дрогнул и погас свет в одном из шаров — темное пятно на мерцающем желтом фоне.
«Должно быть, это Ирина. Спать легла, — подумал Эрвин, глядя, как гнутся и дрожат на ветру желтые от света листья деревьев, — пора и мне».
Эрвин шагнул было к дому, оскользнулся на гальке и вспомнил, что забыл занять себе квартиру в одном из пузырей. Не до того было. Под ногами зашипела волна, обдала сапоги белой, сверкающей пеной. Ветер задул с берега — несильный, теплый и ласковый, шелестящий листьями ветерок. Эрвин махнул рукой и решил, что будить Ирину из-за такой мелочи глупо. Развернулся и зашагал — по пляжу, мимо длинношеего Чарли, увлеченно закусывающего строгой табличкой. Походя потрепал морского змея по голове и свернул в камыши, к припаркованной бэхе.
Достал брезент из Н.З., кинул на землю и улегся сверху, бездумно глядя, как трепещут и гнутся камыши под ветром. Ярким, сверкающим обручем — звезды, их свет струился, плыл сквозь тонкие, шелестящие листья. Узор созвездий — странен и дик. Эрвин нашел желтую большую звезду, мерцающую, словно опаловая бусина. Вроде, Солнце. То, вокруг которого бежит Земля. А рядом мерцающий алый гигант — мятежный Аздарг, если память не забыла школьную программу.
— А Семицветья отсюда не видно, — Эрвин еще успел этому огорчится. Ненадолго, прежде, чем его веки сомкнулись…
Врать не буду, сама не знаю, зачем я тогда встала и пошла прочь от костра. Крестового парня разыскать, да спросить про место ночлега. Вроде бы — это я так Лиианне сказала. В первой половине даже и не наврала. А вот во второй — ночь теплая, ветер мягкий, переночевали бы так. Сама не знаю, зачем. Или знаю, да не скажу.
Вот богиня ночная — она знает, с неба видела, да бог крестовых — его ящик железный как раз над головой проплывал. Треугольный, большой, сияющий — звезды меркнут. Я ему еще украдкой язык показала — пусть знает, как людей по небу швырять.
Показала, да и свернула в камыши. А там зверь-машина, да парень, что нас привез. Не утерпела, подошла, села рядом. Гляжу — спят. Оба. Дремлют. Машина на колесах, как ей и положено, парень рядом, на траву прилег. Утомились за день, забегались, одну непутевую дочь леса спасая. Теперь у машины скула набок, железо порванное блестит, да клык драконий в колесах застрял. А парень — лежит, кулак под голову закинул, лицо расслабилось, совсем другой вид приняло. Истинный, как мама моя говорила. Видно, теперь, что доброе. Днем был упрямый да злой, а сейчас… Под глазом — синяк, да губы в кровь съедены.
А звезды с неба мерцают, Мие дурной подмигивают, словно видят все…
А Эрвину снилось родное Семицветье, закат — нормальный закат родной планеты. Семь цветов — семь полос на полнеба. В ряд, как на флаге. Стук каблуков, тень плывет навстречу — зеленая и голубая полоса заката делят ее надвое, кутают в свет, словно в плащ, играют в волосах. Лица — Эрвин во
