За рекой местность пошла ровнее — сухая, заросшая редким лесом равнина. Высокие, толстые уходящие в небо стволы с густыми плоскими кронами стояли редко. Пузатые, бочками, стволы, длинные ветви, над головами — зеленые зонтики крон. Беха пошла веселей, подминая днищем высокую траву, мелкие кусты, заросшие яркими цветами и залежи белесой, опавшей с деревьев коры. Эрвин вертел головою, глядел в небо с кресла стрелка. Искал давешний экраноплан. Тот тоже искал их, гудел и стрекотал в воздухе. Металлический, неприятный уху звук, от которого дрожали и шевелились волосы на затылке. Когда он становился громче — Эрвин кивал, негромко командуя уклонение. Бэха жалась под кроны деревьев, глушила мотор. Люди замирали, Миа с Лиианной прятали головы, шептали под нос. Непонятно что, опять молитвы, наверное… Эрвин крутил пулеметом, ловя чужую машину на звук. Один раз она подлетела близко… совсем, так что Ирина увидела сквозь листву злой серебряный отблеск — это мерцали на солнце хромированные бока. Все замерли на миг. Упала тишина — такая, что Ирина услышала, как за спиной глухо лязгнули чьи-то зубы.
— Тише, — прошептал Эрвин с места, не отвлекаясь. Довернул станину, беря летуна на прицел. В два движения, коротких, плавных и точно рассчитанных. Под его пальцами щелкнул предохранитель. Эрвин замер — весь, лишь пальцы слегка шевелились, поглаживая спусковые крючки. Экраноплан в небе тоже будто почуял их, завис в воздухе, крутясь вокруг собственной оси. Медленно. И выпустил дроны. Зелень листвы вокруг бехи — густая и резкая, как маскировочная сетка. В прорехи Ирина видела, как сверкают на солнце короткие крылья, бока и корпус, украшенный перечеркнутой молнией. И парящие птицы под ним, меж ветвей. Мелкие остроклювые птицы срывались, взлетали, озабоченно чирикая — недоумевали, что за диковинный зверь ворвался в их воздушное царство. Ирина сложила губы, свистнула вдруг — по наитию, резко, птичьим, подслушанным на болоте свистом. Видимо, попала в сигнал тревоги — пестрокрылая стая сорвалась, крича, с места, заметалась, уходя в высоту. Дрон взорвался, камнем упал вниз — птица на взлете снесла ему крыло. Походя, не заметив. Другая не рассчитала, ударилась с маху о борта парящего в небе экраноплана. С маху, сильно, до вмятин на полированной стали. Еще одна налетела, клюнула машину в нос, прямо в перечеркнутую молнию. Экраноплан сдал назад, развернулся и улетел, сверкнув на прощание опереньем на солнце. Птичий гомон над головами затих. Ирина потрясла головой, выдохнула и — непонятно с чего, будто у туземок заразилась — полезла в сумку, раскрошила батон, щедро усыпав крошками землю у борта бэхи. Миа с Лиианной дружно кивнули, сказали хором на певучем языке. Спасибо. Почему-то ей, Ирине.
«Я-то здесь причем?» — подумала было она. Из-под колес — хлопанье крыльев чириканье и довольный писк. Мелкие пестрые летуны разбирали угощенье.
Заскрипела турель. Эрвин развернул стволы «в ноль», параллельно земле. Махнул рукой — поехали, мол.
— Улетел? — спросил ДаКоста с кормы, осторожно вглядываясь в бездонное синее небо.
— Должен уже. Горючего в таких не сильно много, — кивнул с места Эрвин, поглядев на часы. Потом на небо, укрытое сеткой ветвей. Свет сочился сквозь них, рисуя на лицах зеленые и алые полосы. Заурчал негромко мотор. Затянула опять свою песню Миа. Звуки плыли, свивались в общий мотив. Будто подпевали друг другу.
— Может, сменишь ее? — шепнула Эрвину Ирина. Уже больше по инерции — Миа за рулем раздражения больше не вызывала. Наоборот. Даже странно.
— Нет, — также тихо ответил Эрвин, — от погони мы оторвались, но опасностей может быть много. ДаКосте я после деревни не доверяю. И… Посмотри наверх.
Ирина невольно подняла голову. И поежилась, увидев в вышине сорванную кору, торчащие щепки и следы клыков. Высоко, не дотянуться. Из белесого древестного ствола над головой с хрустом выломан клок. Ирина поежилась еще раз, гадая, что за неведомая тварь точила здесь зубы. Большие, судя по виду. Дерево поплыло назад. Бэху качнуло — слегка, Миа дала газ плавно и, для себя, очень уверенно. Даже не спросила — куда? Ей и машине было достаточно взмаха руки — вперед. Так и пошли — вперед, раздвигая носом слежавшийся хворост. Птицы били крыльями, кричали и пели им вслед. Ирина улыбнулась чему-то, негромко присвистнула — просто так, щебет и гам ее почему-то развеселили… Птицы ответили пеньем. Красивым и мелодичным, так, что Ирина свистнула еще. И еще, просто так, уж очень приятно щекотал лицо теплый ветер.
— Ир, прекрати, а… — окликнул ее ДаКоста с кормы, — и без тебя жрать охота.
— Ой, — ахнула Ирина, поймав себя на том, что машинально высвистывает флотский сигнал к обеду: «соловей поет, водку жрать зовет». Как он бесил ее еще недавно, а теперь…
— Извини, — тихо сказала Ирина, замолкнув. Взлохмаченная, пестрая птица уселась на лобовое стекло, уставила на Ирину любопытный взгляд, и негромко чирикнула:
…«соловей поет, водку жрать зовет»…
— Курвасса. Ира, еще и птицы твои издеваются, — выругался ДаКоста, хлопнув руками в сердцах и смешно оскалив желтые зубы, — муэртэ мадре, да я ее щас сам сожру.
Пестрокрылая летунья скосила на него любопытный глаз, хлопнула крыльями, и улетела, напоследок цивикнув еще. «Соловей поет, матроса жрать зовет» Напев у нее и впрямь был похожий.
— Извини, — украдкой шепнула ДаКосте Ирина, перекинув назад сумку с продуктами.
Эрвин прервал их — короткой фразой сверху, с места стрелка:
