Проснувшаяся осторожность прогнала последний клочок тумана, затмевающего сознание, и он понял, где он находится. Даже будучи ребёнком Катакомбной Церкви, взращенным сообществом, удалённым от самого улья под куполом, он много слышал о Тороидальной Зале. Плюрократия, демонизированная многими поколениями его предшественников, была символом всего того, что Гхейт привык презирать: неэффективность, мелочность и ханжество, раздутое высокомерие и декаданс. Слепая вера. Жестокость. Он понял, что схвачен теми самыми врагами, которых его с самого детства учили ненавидеть и бояться. Они буравили его своими глазами со всех сторон и его завывания и ярость утихли, он замолчал, тихий и угрюмый. Его как насекомое разглядывали в лупу те, кто был наделён властью.
— Ты закончил или как? — знакомый голос разрезал тишину.
Гхейт окаменел, мгновенно узнав сардоническую тягучую манеру говорить. Кардинал. Его пурпурные одежды с шуршанием появились в поле зрения Гхейта, безволосая макушка блеснула в ярких лучах ламп, заливающих пол зала. Он слегка изменился: бледность кожи — характерная черта примации и малигнации — исчезла, заменённая более тёплым оттенком кожи, гораздо более человеческим. Гхейт скривил губы, его тошнило от того, что его обманули при помощи такой простой вещи как слой макияжа.
Гхейт увидел отряд гвардейцев из десяти человек, видимо тех самых, что связали его. Они стояли на равных расстояниях по внутреннему периметру зала. Арканис прохаживался по мраморному полу с бесстрастностью конферансье; владелец цирка устроивший представление пораженной публике.
Гхейту хватило ума замолчать и не развлекать их дальнейшими вспышками ярости. Глубоко внутри, там куда не доставало даже пристальное внимание плюрократов, он вопил и мысленно рвал на части высокомерного предателя.
— Как я уже говорил, — сказал Арканис, с ехидной улыбочкой обращаясь к дряхлым политиканам, — моё расследование дало крайне тревожные результаты…
— Среди моих священных обязанностей Кардинала, пожалуй самой неприятной является забота о безгрешности моей паствы. Я прилетел на эту планету, сэры, по делам, которые могут показаться несущественными. Несостоятельность администрации Собора, трудности сбора денежных средств, плохое отправление церемоний и другие подобные факты.
— Сэры, я служу возлюбленному Императору — благословенно имя его — так давно, что уже и не помню насколько давно. Такого рода деградация и разложение знакомы мне. Я встречал их в прошлом слишком часто, чтобы теперь игнорировать. Я пришёл сюда, джентльмены, в надежде что мои подозрения не найдут подтверждения, что я могу отбросить их как симптомы паранойи и фанатизма.
— Увы, мои страхи оправдались.
При этом расфранченный Кардинал крутанулся на каблуках и прошёл к клетке Гхейта. Тонкие пальцы протянулись сквозь прутья решётки. Гхейту потребовалось собрать всю свою волю, чтобы подавить вспышку гнева, когда Арканис оказался так близко. Он подавил зарождающийся вопль ярости, сознавая, что криком он ничего не добьётся, кроме демонстрации своего чувства беспомощности. Он почувствовал прикосновение пальцев Кардинала к своей одежде почти на атомном уровне и уставился ему в лицо со всей злобой, которую испытывал к предателю.
Арканис удивил Гхейта, с неожиданной силой резко рванув его за одежду. Капюшон разорвался, сползая с плеч Гхейта. Его голова стала видна всем собравшимся в Тороидальной Зале.
Плюрократы предсказуемо ахнули.
Гхейт подумал о том впечатлении, которое его физиология производила на них. Им, с их ограниченными и трусливыми взглядами на понятие нормальности, он наверное казался ничем иным как монстром. Мысль эта одновременно поразила и расстроила его: мысль о том, что он думает о их биологии также, никогда не придёт им в их куцые мозги.
Его голова, вытянутая и обтекаемая, поднималась от рельефных надбровных дуг уступами шишковатых гребней, которые венчались на макушке хрящевыми наростами, похожими на окостеневшую чешую какого-то глубоководного левиафана. Неприятные рисунки его безволосого скальпа, такого же бледного как руки и ноги, переходили на костяную корону, которая крепила основание черепа к образующим горб хитиновым пластинам его спины. Там где простая куртка открывала его плечи, были видны шипастые суставы его второй пары рук — до того они были тщательно скрыты в полостях, образованных накладывающимися друг на друга роговыми пластинами. Он пошевелил когтями своих скрытых до поры рук и заслужил собравшихся шипение, полное отвращения и ужаса.
Он подумал что больше всего их беспокоило его лицо. Несмотря на бледный как у альбиноса цвет кожи, лицо под его внушительными надбровными дугами было таким же как и у них. Симметричное и совершенно определённо человеческое, с крупным носом, горделивым подбородком, выступающими скулами и округлыми, плавно очерченными губами. Он улыбнулся, представляя их отвращение.
В нём они видели себя. Человечность, чистоту, невинность: однако они привыкли видеть эти качества только в себе. В Гхейте всё это было замарано и мутировало, заражено мерзостью ксено генов. Его уродство было подчёркнуто узнаванием.
— Узрите, — произнёс Арканис, широким жестом указывая на него и кивая толпе. — Вот та ересь что расцвела у вас под носом.
Нечто бесформенное, закутанное в пышный, тёмный как ночь, саван, под которым угадывались мускулистые конечности, скользило между давно заброшенными вентиляционными решётками и источающими миазмы стоками, из которых в тишине что булькало.
Здесь, между заплесневелыми опорами зданий и решётчатыми полами, забрызганными органическими отходами и проржавевшими за долгие годы,
