выходить замуж. — Но это никого не убедило. Я не настаивала».
Лоре Боханнан было непросто объяснить людям из племени тив ситуацию в семье Гамлета, но еще труднее оказалось растолковать им, какое значение в пьесе Шекспира — а также в обществе, где она живет, — имеют призраки:
«Монолог Гамлета я решила пропустить. И хотя они заключили, что Клавдий поступил совершенно правильно, женившись на вдове своего брата, оставалась еще история с отравлением: я знала, что уж братоубийства-то они не одобрят. И с надеждой продолжала:
— В ту ночь Гамлет стоял на страже вместе с теми тремя мужчинами, которые видели его мертвого отца. Покойный вождь появился снова, все остальные испугались, а Гамлет пошел за ним. Когда они остались вдвоем, мертвый отец Гамлета заговорил.
— Знаки не могут говорить, — торжественно объявил вождь.
— Но умерший отец Гамлета — не знак. Они могли бы увидеть какой-нибудь знак, но он не был знаком. — Пока я это говорила, мои слушатели выглядели не менее обескураженными, чем я сама. — Это и в самом деле был умерший отец Гамлета. Мы называем это „призрак“».
Как ни удивительно, тив не верили в таких привычных для нашей культуры призраков:
«Мне пришлось воспользоваться английским словом „ghost“, потому что, в отличие от соседних племен, тив совершенно не воспринимали идею жизни после смерти.
— Что такое „призрак“? Это видение?
— Нет, призрак — это когда кто-то умер, но может ходить и говорить и другие его слышат и видят, но не могут потрогать.
Они возразили:
— Зомби можно потрогать.
— Нет, нет! Это не имеет отношения к тем трупам, которые колдуны оживляют, чтобы принести их в жертву и съесть. Отцом Гамлета никто не управлял. Он ходил сам».
Но это их не убедило. Как оказалось, тив более рациональны, чем англосаксы: мысль о расхаживающих мертвецах им абсолютно чужда:
«— Мертвые не могут ходить, — как один человек, запротестовали мои слушатели.
Я пошла на компромисс:
— Призрак — это тень мертвеца.
Но они снова были против:
— У мертвецов нет тени.
— А в моей стране есть, — сухо ответила я.
Вождь утихомирил недовольный галдеж, который поднялся после моей реплики, и с вежливо-фальшивой улыбкой, какой полагается реагировать на разглагольствования суеверных молодых невежд, ответил:
— Ну конечно, а еще в твоей стране мертвые могут ходить, и при этом они не зомби. — Он вытащил из глубин своей сумки засохший кусок ореха кола, попробовал его, чтобы показать, что он не отравлен, и протянул мне остальное в знак примирения».
Дальше в рассказе Лоры Боханнан то же самое происходит со всей пьесой Шекспира: несмотря ни на какие уступки, антропологу не удается преодолеть культурные различия с племенем тив и выстроить на основе пьесы хотя бы приблизительно общий предмет для обсуждения.
Хотя люди из племени тив не прочли ни одной строчки «Гамлета», они высказали несколько точных наблюдений по поводу пьесы и, совсем как мои студенты, не читавшие книг, которым посвящен мой курс, вполне могут и даже хотят обсуждать текст и высказывать о нем свое мнение.
И действительно, хотя их идеи были высказаны по поводу сюжета пьесы, они не обязательно должны были звучать во время этого пересказа или после него, и, в сущности, сама пьеса им для этого не так уж и нужна. Скорее, наоборот, эти идеи могли бы предшествовать пересказу пьесы, потому что они представляют собой их картину мира, некую систему, в которую книга Шекспира попадает и занимает в ней свое место.
Впрочем, попадает туда, собственно, не книга, а лишь ее фрагменты, которые упоминаются в любом разговоре или в любом тексте и подменяют собой отсутствующую книгу. Тив обсуждают своего собственного, вымышленного «Гамлета», но и Лора Боханнан, которая знакома с пьесой Шекспира куда лучше их, тоже имеет в виду не реальную книгу, а некую выстроенную систему своих представлений.
Я предлагаю называть
«Внутренняя книга» — это некий идеальный внутренний объект, который, как хорошо видно на примере истории с племенем тив, несет в себе один или несколько важных сюжетов, имеющих принципиальное значение для обладателя внутренней книги, потому что в них говорится о рождении и о последнем пути. У людей из племени тив имелась своя коллективная внутренняя книга, и, когда Лора Боханнан говорила с ними о Шекспире, ее объяснения
