книгах нет, но они, как и все, что я сообщил читателям о произведениях, которые здесь упоминал, для меня соответствуют одному из логически правдоподобных продолжений этих текстов, поэтому, на мой взгляд, могут считаться их частью.
Конечно, меня можно упрекнуть в том, что я, как тот искусствовед в золотых очках, рассказываю о книгах, которых не читал, и выдумываю события, которые в них, вообще говоря, вовсе не упоминались. Но я не считаю, что солгал вам, просто в каждом случае я рассказал один из вариантов субъективной истины, описал как можно точнее то, что мне по этому поводу пришло в голову, храня верность самому себе и внимательно приглядываясь к моменту и обстоятельствам, которые и подтолкнули меня рассказывать именно так.
Глава IV. Говорить о себе
В ней мы вместе с Оскаром Уайльдом заключаем, что нормальное время чтения книги — десять минут, а если читать дольше, то рискуешь забыть, что все это лишь повод для написания автобиографии.
Итак, вынужденную беседу о непрочитанных книгах не надо воспринимать как тяжкое бремя, со страхом или угрызениями совести. Если уметь относиться к этому позитивно, забыть о давящем чувстве вины и приглядеться к конкретной ситуации, в которую вы попали, то перед вами, вместе с виртуальной библиотекой, откроется отменное поле для творчества, нужно только уметь им правильно воспользоваться — оценить многочисленные возможности и всю полноту открывшихся перспектив.
По крайней мере, примерно такой урок можно извлечь из текстов, которые посвятил этой теме Оскар Уайльд. Они относятся в основном к одному классу ситуаций, когда вам приходится рассуждать о непрочитанных книгах, — на ниве литературной критики, но можно предположить, что идеи Уайльда без труда применимы и к другим ситуациям, в том числе светским и университетским беседам.
Оскар Уайльд, трудолюбивый читатель (если таковое возможно) и человек всесторонне образованный, был также убежденным не-читателем: он знал о том, какую опасность чтение может представлять для просвещенного человека, и задолго до Роберта Музиля и Поля Валери нашел в себе смелость предупредить об этой угрозе.
Одно из самых важных соображений Уайльда по поводу не-чтения, особенно по поводу тех новых путей, которые оно открывает, можно найти в статье, написанной для «Пэл-Мэл газетт», с которой он постоянно сотрудничал, а сама статья называлась «Читать или не читать». В ней Уайльд, отвечая на анкету о ста лучших книгах, которые он рекомендует, предлагает разделить все составляющие коллективной библиотеки на три категории.
В первую категорию входят книги, которые надо прочесть, и Уайльд помещает в нее письма Цицерона, Светония, «Жизнеописания живописцев» Вазари (НК +), автобиографию Бенвенуто Челлини (НК +), Джона Мандевиля, Марко Поло, «Мемуары» Сен-Симона (КП ++), Моммзена, а также историю Греции (НК -) Грота. Во вторую категорию, тоже достаточно ожидаемую, вошли книги, которые стоит перечитать, например Платон и Ките. В «области поэзии» Уайльд добавляет «мастеров, а не менестрелей», а в философии — «провидцев, а не знатоков».
К этим двум, в общем банальным, категориям Уайльд добавляет третью, более удивительную. В нее он поместил книги, которые читать не стоит. С точки зрения Уайльда, деятельность по ограждению от определенных книг очень важна и ее нужно даже включить в число официальных функций университетов. «Такая миссия, — пишет Уайльд, — становится совершенно необходимой в эпоху, подобную нашей, когда читают так много, что не хватает времени насладиться, а пишут столько, что некогда подумать. Человек, который выберет из хаоса наших нынешних списков „сто худших книг“, окажет юному поколению серьезную и полезнейшую услугу».
К сожалению, Уайльд не оставил своего списка той сотни книг, которую стоило бы держать подальше от студентов. Но очевидно, не так важен список, как сама мысль о том, что чтение не всегда полезно, а может иметь и пагубные последствия. В других текстах Уайльда список вредных книг, кажется, удлиняется во много раз, и уже нужно опасаться не какой-то сотни, а всех книг, настолько вредным представляется ему чтение.
Главный текст Уайльда, посвященный угрозе, которую таит в себе чтение, называется «Критик как художник». Он представляет собой диалог двух персонажей, Эрнеста и Джилберта, — взгляды последнего, по всей вероятности, довольно точно совпадают с точкой зрения самого Уайльда.
Первый тезис Джилберт выдвигает в ответ на утверждение Эрнеста о том, что в благополучные для развития искусства времена, скажем в Древней Греции, не было художественной критики. Оспаривая это утверждение, Джилберт приводит в пример «Поэтику» Аристотеля, чтобы доказать, что у греков критика была неотделима от размышлений об искусстве, поэтому функцию критиков исполняли сами авторы.
Джилберт развивает эту мысль, показывая, что творчество художника и критика — вовсе не два разных вида деятельности: одно неотделимо от другого:
«Эрнест. Охотно признаю, что я был не прав, говоря о греках. Как вы убедительно доказали, они все были художественными критиками. Согласен, и мне их немного жаль. Творческая способность выше, чем критическая. Их просто нельзя сопоставлять.
Джилберт. А противопоставлять их — это чистый произвол. Без критической способности невозможно никакое художественное творчество — серьезное, конечно. Вы упомянули о тонком даре отбора и отточенной способности подмечать существенное, с помощью которой художник
