вслушиваться. Ему было даже немного завидно — что-то подсказывало, что добраться до бани мужчинам завтра не светит.
— Всё в порядке, Николай Петрович. — Вернувшийся от казаков Черневой прислонился плечом к другому косяку. — Невский организует дежурства по три человека. Будем наготове, случись что, но так, чтобы другие постояльцы не заметили. Его молодцы ещё пулемёт хотели собрать и на дверь нацелить, да я отговорил.
— Спасибо, Егор Лукич. — Кивнул капитан.
Они постояли немного, наблюдая, как темнеет безоблачное небо, и наливается серебром серпик луны. Уличного освещения в Аулие-Ата, разумеется, не было, и к ночи затихал даже такой «человеческий муравейник», каким был этот город.
— А вы заметили, Николай Петрович, — подал вдруг голос унтер, — что Александра Александровна наша больше о других беспокоится, чем о себе и своём задании? Странно это для сыскаря Канцелярии, не находите?
Он говорил вполголоса, явно опасаясь, что его через дверь услышит стажёрка.
— Почему же — странно? — Дронов пожал плечами, не сводя взгляда с бледного полумесяца. — Просто и Саша, и Анастасия Егоровна — не шпики из книжек про заговоры, они скорее полицейские. А для хорошего полицейского нормально заботиться о безопасности окружающих. Ведь, в конечном счёте, это и есть цель его работы. Вполне подходящее качество характера.
— Пожалуй, так. — Драгун усмехнулся. — Только не думаю, что среди агентов Третьего отделения много таких…
— И я не думаю.
В створку легонько стукнули изнутри, и звонкий голосок спросил:
— Николай Петрович?
— Подслушивала? — Дронов даже не вздрогнул.
— В-вы о чём? — В голосе Саши прозвучало искренне удивление, смешанное с толикой обиды.
— Да так… Что случилось?
— Ничего, я просто закончила. Сейчас оденусь и приберусь в комнате. Пока не забыла, хочу сказать, что мне завтра кое-кого надо будет в городе найти. Вы ведь поможете?
— Естественно. — Николай сложил в уме два и два, и без труда получил результат. Перед его глазами встал белый конвертик с именами осведомителей военной разведки, виденный в кабинете Насти. — Если ничто не помешает. Одевайся спокойно, не спеши.
— Ваше благородие, господин капитан! — Офицера вдруг окликнули. Казак, дежуривший у выхода со двора караван-сарая, помахал ему рукой. — Идите сюда!
— Так, сторожи пока. — Дронов кивнул унтеру и поспешил к воротам.
— Вот, вроде вас ищет. — Казак ткнул пальцем в неприметного человечка в синем халате и узорчатой тюбетейке. Человек поклонился и протянул капитану листок бумаги. Приняв его, Николай прочёл: «Командиру русского отряда. Податель сей записки — мой слуга. Он проведёт вас для обсуждения известного вам вопроса в нужное место. Следуйте за ним». Написано было грамотно, красивым почерком, разве что построение фраз выглядело несколько странновато. Вместо подписи стояла печать, которая Дронову ничего не говорила.
— Понятно. — Офицер вздохнул. — Я-то надеялся, потерпят до завтра.
Жестом велев слуге-проводнику ждать на месте, он отвёл казака в сторону и полушёпотом сказал:
— Пойду, разведаю обстановку, а вы тут ушами не хлопайте. Черневой за старшего по отряду — передай ему. Девушку без пригляда не оставляйте, и никуда не отпускайте, пока не вернусь. Найди сейчас Джантая, пусть незаметно проследит, куда меня отведут, и вернётся, расскажет. На всякий случай. Всё понял?
— Угу. — Станичник серьёзно кивнул. — Будет сделано, ваше благородие.
— Вот и молодец. — Дронов хлопнул его по плечу и направился к терпеливо ожидающему гонцу…
Глава 7
Сумерки сгущались всё больше, потихоньку переходя в ночь. Не то, что в Петербурге или Москве — даже в Омске и Новосибирске сейчас на всех улицах зажглись бы газовые фонари. На главных проспектах к их яркому огню примешивался бы желтоватый свет витрин, бросая на брусчатку тротуаров длинные тени от фонарных столбов, афишных тумб и поздних прохожих. Стучали бы по мостовой колёса ночных извозчиков, в ресторанчиках с открытыми террасами ещё сидели бы люди, прогуливались бы, наслаждаясь вечерней прохладой и звёздным небом, влюблённые парочки… Но Аулие-Ата в этот час уже спал. Не было здесь ни брусчатки, ни тротуаров, ни фонарей. Лишь у немногих домов окна выходили на улицу, и в них иногда можно было заметить трепещущее пламя свечи или масляного светильника. Основным же источником света оставался серебряный полумесяц, высоко повисший над городом.
