Он взял ее за обе руки и пристально посмотрел ей в глаза. В них он прочел ответ. Он весь окунулся в их радость и счастливый блеск. Они сверкали синим золотом и теперь он знал, что это его золото.
— Паркер, не надо… Сейчас не надо… Я не принадлежу себе.
— Вы замужем? Вы помолвлены? Я ведь ничего не знаю о вас. Решительно ничего. Даже до сих пор не уверен в вашем имени, хотя и обещал верить вам.
— Нет, я не замужем и сейчас не помолвлена, но…
— Что но? Я же вижу в ваших глазах ответ. Что же вас связывает?
— Паркер, я связана гораздо сильнее, чем замужеством или помолвкой. Милый, не нужно сейчас об этом говорить — нельзя. У меня есть обязанности, долг, который я должна исполнить до конца, как исполняли и исполняют мои друзья. Нельзя, не надо ни о чем говорить, мой дорогой… Пойдемте, сейчас нельзя. А потом… Если будет когда-нибудь потом…
Она говорила с большим сдержанным волнением, стоя рядом с ним на узкой лесной тропинке. Молодые весенние листья их закрывали со всех сторон. Она держала Паркера за руки выше кистей. Ее мизинец соскользнул с материи и коснулся его кожи. Ток пробежал в каждом из них. Он видел, как две жилки забились с обеих сторон ее уже захваченной весенним загаром шеи. Под тонкой голубой кофточкой, которая виднелась из-под расстегнутой синей кожаной куртки, он ощущал дыхание ее груди. Всем своим существом он знал, что она так же тянется к нему, как он к ней.
Их лица были так близко друг от друга, так, что почти не надо было делать движения, чтобы коснуться ее приоткрытых губ. Они обожгли его и он, высвободив свои руки, привлек ее к себе. Он ощутил ее ответ, ответ всего ее существа. Ему казалось, что больше нет времени и никогда бы не сказал, что не прошло и минуты, как она, быстро выскользнув, отошла в сторону, пригибая березовые ветки, поправила рукой прядь волос, одернула куртку и стала ее застегивать на все пуговицы.
— Не надо, милый, я же сказала, что нельзя.
Он видел, что в ней происходит борьба, что она произносит эти слова не только для него, но и для самой себя. Он подошел к ней, но она повернулась и быстро пошла по тропинке.
— Таня, я настаиваю. Почему не надо? Вы же свободны, вы же… — Он никак не мог произнести — «вы меня любите». Замялся и сказал:
— Я же вам нужен.
— Я же вам ответила, милый, разве надо еще спрашивать? Только об этом сейчас больше не нужно разговаривать. Сейчас нельзя друг друга связывать. Меня нельзя связывать. Я…
— Что вы?
— Но вы же сами догадались. Что-то подозреваете. Не спрашивайте меня, я не могу вам всего рассказывать.
— Значит, вы мне сказали неправду о вашем имени.
— Нет, Паркер, я ответила правду на ваш вопрос в вагоне. Я Таня Дикова, и в Париже была Таня Дикова, моя родная кузина и моя тезка. Она осталась, а я уехала. Вот вам и вся правда. Видите, я не солгала вам, но ваш вопрос был не полный.
— Но неужели кузины могут быть так похожи друг на друга? — вырвалось у Паркера.
— Как видите, но, Эрик, — она впервые назвала его по имени, — об этом никто не должен знать, что бы ни произошло.
— Но где же вас подменили? В Париже, в поезде?
— Зачем вам это знать?
— Значит, у вас какая-нибудь цель?
— Значит, цель, Паркер. Пойдемте в Отрадное. А вы знаете, что значит по-русски Отрадное? Как бы оно не стало несчастным…
— Таня, вы мне должны сказать больше. Я должен знать. Таня, ведь вы же моя.
— Но, Эрик, вы же даже не знаете, кто я. Может быть, я преступница, воровка, грабительница, убийца, — бросила она с задором. — Нет, я никого не убивала, хотя я и меткий стрелок! Вот Воронов это знает.
Мистер Эрик Паркер, подумайте, кому вы делаете предложение. Вы навсегда испортите свою карьеру. Нет, впрочем, не навсегда, а только до… До тех пор, пока они правят моей родиной. Сейчас я, Паркер, только лесной зверь, за которым гонятся охотники, много охотников, со всех сторон. Но настанет время, когда меня, или моих преемниц и преемников — я не знаю, сколько их ляжет — будут интервьюировать и записывать наши рассказы. Будут удивляться, как мы работали.
Сейчас весь мир узнает в тот же день все подробности о самых ничтожных и самых отвратительных преступниках и преступницах. А скажите, вы, например, когда-нибудь раньше слыхали о таких, как я? Я бы с вами не разговаривала об этом, если бы не знала, как вы ко мне относитесь. Скажите, сейчас же скажите, вы слыхали раньше о нас? — ее голос стал резкий до сухости, щеки раскраснелись и было видно, что ее волновал этот разговор.
— О ком милая, о русских эмигрантах, об антибольшевиках? — тихо спросил Паркер и по его тону чувствовалось, как ему хотелось смягчить разговор.
— Эмигранты есть разные, а вот о таких, как я, людях, которые, как звери ночью по лесу, пробираются в свое отечество и работают там над
