маршевых двигателей. Сознание хотя и фиксировало этот лавинообразный процесс роста скорости, но тем не менее отказывалось воспринимать его в сколько-нибудь ощутимой форме. Жуткая, невероятнейшая штука!
Впрочем, если взглянуть на этот сказочный полет не с механической, а диалектической точки зрения, он превращался в довольно обыденное и простое явление. Нейролл — это тонкая материальная субстанция, которую сначала именовали эфиром, потом стыдливо называли вакуумом или пространством, наделяя тем не менее эти предельно «пустые» категории целым рядом конкретных материальных свойств; этот нейролл расступался перед острым носом корабля и снова смыкался за столь же острой кормой. Если угодно, полет «Смерча» можно было считать своеобразным, скоростным выходом в четвёртое измерение за пределы действия обычных физических законов, определённых релятивистской механикой. «Смерчу» были не страшны атомные ядра, излучения, метеорная пыль и даже сами метеориты. Вместе с нейроллом они обтекали корпус корабля подобно тому, как сухие листья вместе со струями воды огибают корпус лодки. Гиперсветовому кораблю были опасны лишь крупные небесные тела, массы которых сравнимы с массой самого корабля, но такие тела или обходят, или расстреливают.
Соколов вспомнил, что ещё давно, когда он впервые познакомился с основами гиперсветового полёта, его поразила мысль: как же тело, выведенное фактически в четвёртое измерение, получает информацию об окружающем? Оказалось, что это и в самом деле головоломная проблема гиперсвета. Решить её удалось не сразу — первые серии гиперсветовых кораблей на этапе разгона были слепыми, как кроты. И лишь точный расчёт и прогноз обеспечивали их безопасность от столкновения с крупными телами. Разумеется, люди не захотели с этим мириться. Соколов знал, что картина звёздного неба, которую он видел на экране, — модель, формируемая компьютером. Но с интервалом в несколько секунд специальный щуп выходит на контакт с нейроллом в лобовой зоне и, образно говоря, мгновенно фиксирует, фотографирует мир в зоне обзора, а по этим данным компьютер корректирует изображение на экране.
— До светового барьера три минуты, — оторвал Соколова от размышлений голос компьютера.
— Дублёру готовность на подчистку, — откликнулся Лорка. — Экипажу проверить фиксацию.
— Понял. — Хельг поставил ноги на педали и взялся за штурвал.
Распарывавший пространство корабль стремительно накатывал на световой барьер. Не будь «Смерч» в четвёртом измерении, масса его сейчас непрерывно возрастала бы в тысячи, миллионы и. миллиарды раз. Величина разгона постепенно падала, Соколов не видел прибора, но слышал информацию компьютера. «Смерч» мягко качнуло раз, другой, и вдруг кто-то невидимый, могучий швырнул Соколова вверх, а потом и вниз.
— Раскачка по тангажу, перегрузка — норма. До барьера минута, — это компьютер.
— Подчистка!
— Понял, — спокойно отозвался Виктор.
Через секунду перегрузки ослабели, а потом почти пропали — остались лишь их «плавающие» следы, словно корабль мчался, огибая вершины огромных волн. Виктор «подчищал» работу автоматики, вручную снимая помехи-перегрузки, которые оставались на её выходе. Работал он виртуозно, с тем чуть небрежным изяществом, которое сопутствует высокому мастерству — действиям не на пределе, а с некоторым запасом возможностей.
— Всенаправленная раскачка, перегрузки норма. До барьера десять секунд… Пять, четыре, три, две, одна, барьер!
Прошёл ещё десяток секунд, Лорка скомандовал:
— Отбой!
Хельг бросил штурвал, который волшебным образом растворился в передней панели пульта управления, покосился на Соколова и озорно подмигнул.
С чудовищной быстротой наращивая свою, теперь уже сверхсветовую, скорость, корабль шёл на разгоне в сто десять единиц.
Глава 12
До выхода на расчётную гиперсветовую скорость, хотя он выполнялся автоматически, Лорка, Виктор и Соколов оставались в ходовой рубке. Федор заполнял какие-то документы, Виктор скучал, а Соколов донимал его разными вопросами. Хельг отвечал будто нехотя, но обстоятельно. Но в конце концов дотошный эксперт ему, очевидно, надоел, потому что, лукаво щуря свои отененные пушистыми ресницами глаза, Виктор заговорщицки спросил:
— Скажите лучше, как я работал по подчистке? Хорошо?
— Хорошо, — не совсем уверенно одобрил Соколов, подумывая про себя: откуда ему, сугубо земному человеку, знать, как работал его космический наставник.
Виктор сокрушённо вздохнул и осуждающе покачал головой.
— Так буднично, так серо говорить об артистической работе! Я бы мог обидеться! Но уж ладно, не буду злопамятным и на первый раз прощу вас, — в глазах Хельга замерцали озорные искорки.
Соколов и поверил ему, и не поверил. И вообще, его так заинтересовал и сам Виктор, и вся эта история, что, выбрав удобный момент, он тихонько полюбопытствовал у Лорки — правда ли, что на подчистке его дублёр работал мастерски.
— Блестяще, — не задумываясь, подтвердил Федор.
Соколов не совсем поверил и ему, а потому задал каверзный вопрос:
— А вы бы так смогли?
Лорка взглянул на него с некоторым удивлением.
— Конечно нет. Виктор — гений пилотажа. Из всех космонавтов, каких я знаю, а знаю я многих, пожалуй, лишь Тимур может с ним посостязаться. — И все ещё разглядывая Соколова, Лорка с улыбкой спросил. — А зачем бы я брал его в экипаж, если бы не это качество?
Но дотошного Соколова не удовлетворил и этот разговор. Выбрав случай, он подсел к Виктору и поинтересовался теперь уже у него — правда ли, что Лорка пилотирует хуже, чем он, Виктор Хельг. Виктор нахмурился.
— Кто это вам сказал? — резко спросил он.
— Федор.
Виктор удивлённо вскинул свои соболиные брови и расхохотался.
— Вот рыжий черт! — Задумался и уже серьёзно сказал: — Вообще-то, конечно, я пилотирую лучше, какой тут может быть разговор? Но… есть тут и всякие но. Вы уж не сердитесь, Александр Сергеевич, но вам этих тонкостей не понять. Не надо — вы же не пилот. И не космонавт.
— Ну-ну, — благодушно согласился Соколов и вдруг спросил: — А как вы думаете, Виктор, почему Федор зачислил меня в разведотряд?
Виктор хмыкнул, критически разглядывая Соколова.
— Крепкое здоровье. Ясный ум, не затуманенный всякими привходящими соображениями и эмоциями. Приятный характер. — Хельг засмеялся: — А ещё потому, что должен же меня развлекать кто-то в чёрных глубинах космоса!
Соколов помолчал, пожал плечами и подумал вслух:
— Вы-то хоть штурвал повертели, Виктор. А Федор? Так и просидел балластом в своём командирском кресле — ничего ведь не делал!
— Рад бы сказать вам какой-нибудь комплимент, Александр Сергеевич, да не могу. Тёмный вы ещё человек в космических делах. Очень тёмный!
Соколов одобрительно усмехнулся.
— Так ведь и дела тёмные.
— Это верно, — согласился Виктор и уже серьёзно, хотя и с некоторой хитрецой, пояснил: — Как это говорится? Командир, Федор Лорка, нёс на своих плечах тяжёлый груз ответственности.
Соколов склонил голову набок, обдумывая услышанное, и со свойственной ему дотошностью уточнил:
— Ответственности — за что?
— За все. За работу двигателей, за то, чтобы раскачка не вышла из нормы и не развалила нашу посудину. За то, что штурвал на подчистке держал я, а не он и не кто-нибудь другой. За то, что мы не вмазались в какой-нибудь дурацкий астероид или пылевое облако. И за все остальное. Я изложил понятно?
— Даже слишком.
— Ничего, это дело серьёзное, его надо понять во всех деталях и нюансах. Понимаете, Александр Сергеевич, когда командир суетится, когда его деятельность так и лезет на глаза, значит, либо командир слабак, либо экипаж ни к черту не годится. Чем меньше командир заметён в ординарных ситуациях, тем выше его профессиональный ранг. Командир нужен для того, чтобы принять мгновенное и правильное решение, когда дело пошло наперекосяк и пахнет жареным — аварией или катастрофой.
Лорка, оказывается, краем уха слышал этот разговор, потому что вдруг обернулся и сказал:
— Вообще-то говоря, Александр Сергеевич, на разгоне корабля можно было бы обойтись и без командира и без экипажа — одной автоматикой. Поставить десяток-другой лишних блоков, демпфировать околосветовую раскачку, автоматизировать подчистку. Но, наверное, вы заметили, что не только на гиперсветовом корабле, а и на любом другом транспортном средстве с людьми на борту за пультом управления всегда сидит человек? Побочных обязанностей у него может быть и больше, и меньше, но центральная задача одна: он должен быть готов в любое мгновение отключить автоматику и взять управление на себя. Обязательное включение человека в систему управления объясняется не техническими, не экономическими, а моральными причинами. Нести бремя ответственности за людей может лишь человек, аморально поручать это сколь угодно высокоорганизованной машине.
Лорка помолчал, вспоминая свой визит в подземный зал энергостанции, и грустно добавил:
— Конечно, можно создать и ответственную машину, которой можно доверять так же, как и человеку. Но для этого её надо наделить человеческой душой, её эмоциями, страстями, умением любить и ненавидеть. А это аморально, жестоко уже по отношению к машине.
Боковым зрением Соколов вдруг перехватил взгляд Хельга. Виктор смотрел на Федора Лорку, как ребёнок иногда смотрит на своего старшего брата, может быть, и не очень любимого, но надёжного и уважаемого.
Глава 13
