Англичанки
Герой – сирота вызывает у читателя сочувствие, переходящее в сострадание, «в сироте благородство характера сочетается со способностью вызывать жалость»[64]. Сирота всегда слаб, всегда нуждается в поддержке, но вместе с тем в детских книжках он (или она) благороден и потому достоин лучшей участи. Привязанность и восхищение, по словам Джо Сатлиффа Сэндерса, «отправная точка сочувствия, без них сочувствие превращается в жалость или даже отвращение»[65]. Если сирота не вызывает у читателя добрых чувств, не улучшает его, задача книги, безусловно, не выполнена. По мнению Проппа, «сказка вообще не знает сострадания»[66], однако в литературе девятнадцатого века, насквозь пронизанной сказочными мотивами, это одно из самых важных чувств. Впрочем, и герою волшебной сказки, согласно комментарию Мелетинского, необходимо проявить «доброту, сообразительность, вежливость», для того чтобы доказать «правильность поведения»[67].
Повышенная доза сочувствия, сострадания, жалости, доброты, безусловно, присуща произведениями о девочках – сиротах. Как и мальчики, они вызывают желание им помочь; как и мальчики, они могут быть более или менее самостоятельны. Мир героинь – девочек замечательно описан Фрэнсис Бернетт, но родоначальницей образа девочки – сироты следует считать Шарлотту Бронте, создавшую Джейн Эйр, в которой воплотились все самые лучшие черты этого типажа. Рано лишившись матери, Шарлотта Бронте сама выросла в сиротском приюте и о том, что такое жизнь сироты, знала из первых рук. Ее героиня Джейн добра, решительна и не останавливается ни перед какими преградами. Она почти не нуждается в усовершенствовании. Хотя в повествовании от первого лица Джейн немного лукаво описывает саму себя как средоточие всех пороков, читатель видит это лукавство и сразу же начинает любить смелую и умную девушку.
При всем реализме этого романа (написанного, конечно, не для детей, но читаемого сейчас в весьма юном возрасте) он, как утверждает Микаэль Кларк, насквозь пропитан сказочными аллюзиями: «“Золушка” лишь одна из нескольких сказок, влияние которых присутствует в “Джейн Эйр”; аллюзии на “Красавицу и Чудовище” и на “Замок Синей Бороды” представляют Рочестера одновременно и добрым человеком в безобразном обличье, и мужем – чудовищем со множеством бывших жен, которых он держит взаперти в тайной комнате в замке»[68].
В отличие от сказочных героинь, Джейн нельзя жалеть, ей можно только сочувствовать. Помощник ей, в сущности, не нужен, она прекрасно справляется со всем сама (и оттого легко отвергает предложение вступить в брак с кузеном – миссионером). Собственно говоря, ее первая неудача – несостоявшийся было брак с мистером Рочестером – вызвана именно тем, что она на какое – то время отказывается от независимости и начинает полагаться на мистера Рочестера. Их союз возможен только при условии, что он слеп и немощен, а Джейн сильна и решительна. Ее отношение к жизни выражено в романе весьма отчетливо: «Напрасно утверждают, что человек должен довольствоваться спокойной жизнью: ему необходима жизнь деятельная; и он создает ее, если она не дана ему судьбой»[69]. Какие уж тут помощники!
Тем не менее такое сочетание активной жизненной позиции и прекрасного характера встречается не так уж часто. В двух произведениях Фрэнсис Бернетт, написанных почти через шестьдесят лет после «Джейн Эйр», активность и изначальная доброта достаются двум разным героиням: активность – Мэри Леннокс, а доброта – Саре Кру. По мнению многих исследователей, книги Бернетт черпают свою силу в «самых старинных мотивах народных сказок, пасторальных тропах и мифологических темах»[70], реализм и фантазия переплетаются в них самым причудливым образом.
Главное действующее лицо «Таинственного сада» (1910), Мэри Леннокс, поначалу, как и Джим в «Маленьком оборвыше», показывает себя читателю не с лучшей стороны. Капризная, всем недовольная, невероятно избалованная, эгоцентричная девочка (следствие дурного воспитания) теперь по – настоящему несчастна – она в один день потеряла обоих родителей. Вместе с тем Мэри – решительное и храброе создание, и в этом смысле она прямая наследница Джейн Эйр, но ей еще предстоит немалая работа по улучшению душевных качеств. Попав в поместье опекуна, маленькая сиротка постепенно меняется, в ней пробуждаются совсем иные чувства. «Виной» тому проникающая в душу жалость – оказывается, кому – то другому еще тяжелее, чем ей. Сострадание, которое Мэри испытывает к больному кузену, провоцирует сострадание читателя, которое теперь уже распространяется на обоих героев: девочку – сироту и больного мальчика, лишившегося матери.
То, что творится в душе Мэри и как чувствует себя (физически и психологически) Колин, символически отражается в состоянии заброшенного и запертого сада. «Как Мэри, сад оказался полностью заброшен, потому что никому не был нужен – он тоже стал “сиротой”» [71]. Расцветающая в душе девочки жалость приносит тройной плод: пробуждает к жизни заброшенный сад, обессиленные болезнью ноги двоюродного брата и очерствевшее сердце его отца. Излечившись от собственного эгоцентризма, Мэри может помочь и Колину: «Она заставляет его пересмотреть свои уже сложившиеся представления и вовлекает его в общение и игру, чтобы и он, в свою очередь, смог преодолеть свой эгоцентризм»[72]. Счастливый конец заслужен тяжелым трудом. Мэри подходит к делу излечения кузена и возрождению запущенного сада серьезно и весьма организованно. Конечно, у нее есть и волшебный помощник, впрочем, не совсем волшебный, хотя и не вполне ординарный. Живущему неподалеку мальчику Дикену охотно, с радостью подчиняется вся живая природа.
Как пишет в своем блоге некий/некая RJ: «Ребенку – сироте нужен истинный помощник и образец нравственного поведения, непосредственно связанный с миром природы»[73]. Мэри и Дикен проводят в саду множество часов, вскапывая, пропалывая, поливая, и сад отвечает
