то время как все остальное плавало вокруг. Помню, как я наблюдал за тенями, которые отбрасывал в свете привратных фонарей, и думал: «седьмой вырубился, наверное, кожух испорчен, а у нас на складе в бункере всего одна запаска».
Я помню это, потому что через миг мы услышали приближение ополчения, и кто-то поймал меня, когда я попытался доковылять до ворот, чтобы услышать, что они рассказывают. Они кричали издалека, что налетчики захватили впадину, убили Кинч и всю ее бригаду, что насосы и очистители уничтожены, они использовали краки и мельты, и воды в цистерне больше нет, не осталось ни капли.
Мы с Нардо недолго пробыли на Греймплаце. Мы просто убивали время до темнофазы, последнего обхода фонарщиков. Все дуговые светильники над самыми важными точками Перехламка получали питание из маленькой скалобетонной норы у бункера, где Йонни проводил время, приглядывая за змеиным кублом тяжелых кабелей, ведущих к сетям по всему городу. Их мы могли отключить одновременно, но фонари на улицах и переулках других районов надо было тушить вручную. Так происходит в большинстве крупных поселений, ну или слегка иначе. Просто люди живут лучше, когда выключаешь освещение каждые десять часов или около того — еще одна особенность подулья.
Так что мы бродили по Плацу, убивая время. Он изменился после налета. Все еще видно было большую часть следов от выстрелов и обломков, и люди вели себя тише, осторожнее. Обычно на Греймплаце и Циклоповой площади было невероятно громко, они полнились той отчаянной энергией, которая образуется в местах, где скапливается критическая масса подульевиков, каждый из которых пытается забыть о своих проблемах — в тесных пространствах, набитых питейными заведениями, игровыми притонами и борделями. Теперь здесь мало говорили, мало кричали и вообще не смеялись.
Мы пропустили по стаканчику в одной из уличных нор, но у нас пропал аппетит к алкоголю после того, что рассказал Йонни, и секретов, которые мы должны были хранить. Я не хотел напиваться среди незнакомых людей, хоть я себя и контролировал. Мы поглядели на Желтую Дженси, что сидела в своем уголке плаца, предсказывала будущее тем, кто бросал ей гильдейский жетон, и громко ругала тех, кто этого не делал. Когда я приподнял шляпу, проходя мимо, она не сделала ни того, ни другого, но постучала пальцем по своему носу и подмигнула мне. Я все еще думал, что это значит, когда мы с Нардо разошлись своими путями у рампы, ведущей к Шарлатауну.
Она проходила вдоль сточного канала, и в этом месте Черная Куча была слишком крутой, чтобы на ней строить, и слишком шаткой, чтобы в ней копать, поэтому справа от меня высилась лишь безжизненная темная масса. Через каждые десять шагов слева от меня на краю канала стояли металлические столбы, каждый из которых поддерживал несколько фонарей — часть с проволокой накаливания, часть с фитилями. Их установил Йонни после того, как стая падалюг отважилась полезть в ядовитую слякоть канала, чтобы тайком пробраться в город по нему. Тогда Перехламок был не так велик и больше страшился банд падалюг, но благодаря Йонни канал стал достаточно хорошо освещен, так что следующих налетчиков, пытавшихся провернуть этот трюк, заметили и перебили. Йонни был не первым фонарщиком, но уважали его больше всех остальных.
От этого я задумался про то, что Йонни передал нам приказы Хармоса, что мы должны шпионить на него, и что это значит, и следует ли мне чего-то опасаться из-за этого. (Или могу ли я что-то выиграть. Но после налета все чего-то опасались). Вопросы были как сеть черной колючей проволоки в моей голове, и я пытался извлечь из этого сплетения связные мысли, пока мои руки работали сами по себе.
Я работал над центральным столбом, у дальнего изгиба дороги, в тихом местечке, откуда Гильдейский холм выглядел лишь тусклым намеком на стену, возвышающимся над каналом, а огни 'Плаца скрывались за Кучей. Я стоял на лестнице, погрузившись глубоко в свои мысли, мои руки и лицо озарял свет. Только затушил последний фонарь на столбе, когда кто-то схватил меня за руку, сдернул с лестницы, и я рухнул ничком на дорогу.
Я приземлился уже полным животного страха и адреналина. Мои лестница и фонарный шест упали, и их пинками отправили в канал. Одна рука запуталась в лямке ранца с инструментами, а лазпистолет зажало между телом и землей.
Там, где я был мгновение назад, возник силуэт. Темный капюшон вместо головы, темная тканевая маска вместо рта.
— Ага, — сказал он. — Это Кэсс. Ты его сделаешь или я?
В спину мне врезался сапог, я закричал и забил ногами. Ранец наполовину торчал из-под моего тела, большой, неповоротливый, ловушка для руки. Моя правая рука металась туда-сюда. Шляпа свалилась.
— Неважно, главное, быстро. Времени у нас мало.
Раздался звук пистолета, покидающего кобуру. Снова в голову брызнул этот животный страх.
Оттолкнувшись ногами, я перевернулся. Оперся на одно колено, резко повернулся плечом вперед, так что ранец с инструментами крутанулся вместе со мной и налетел на человека в маске. Это застало его врасплох, он пошатнулся, потеряв равновесие, и не выстрелил. От того же движения ранец слетел с плеча, и я отчаянно затряс рукой, высвобождая ее из ремней.
Позади кто-то выругался, я повернулся, не вставая. Второй человек ударил сверху вниз ножом. Он бы выпустил мне кишки, если бы я вскочил на ноги, а так оцарапал острием лоб и кожу под волосами. Я схватился за рукоять ножа, с трудом пытаясь удержать его от обратного взмаха, а потом меня захлестнула ярость, я зарычал и рывком поднял себя почти прямо.
Мне недоставало силы, чтобы сразу вывернуть ему руку с ножом, и он все равно уже собирался схватить клинок свободной ладонью, но к этому времени я уже достал из сапога свой собственный нож. Первый взмах пришелся слишком высоко и только разодрал ему куртку, но когда он, в свою очередь, попытался перехватить мой клинок, то утратил равновесие, и я этим воспользовался — присел и нанес второй режущий удар слишком низко, чтобы его
