Следы чужаков пятнали Высходд, словно распространяющаяся зараза. Ганиил обнаружил на фабриках части странных механизмов — обтекаемые, округлые и кощунственные машины, которые звенели нечестивой жизнью, сбрасывая с корпусов грязь и песок. Затем был пойман беглый техножрец, торговавший с рук зачарованными безделушками с гарантией пожизненной работы без подзарядки или дополнительных молитв. Самой тревожной деталью оказались поганые ксеноскульптуры, украшавшие поместье, где развлекались Крули. Наглый минимализм этих абстрактных поделок оскорблял эстетику Империума!
По отдельности всё это были мелкие ереси, но вместе они указывали на систематические проникновения чужаков в Высходд, которые подтачивали улей на протяжении нескольких лет, а возможно, и десятилетий.
И, наконец, Единение.
«Единение — простая, прекрасная и абсолютно разрушительная ложь».
Ходили слухи, что её сформулировала простая работница рыбозавода, которая записывала свои идеи на клочках оберточного материала, а затем распространяла это кредо из уст в уста. В доктрине поддерживались такие извращенные принципы, как свобода слова и полное перераспределение богатств, завернутые в сбивчивые призывы к вступлению в какое-то «галактическое братство». Эти совершенно незрелые бредни, тем не менее, разлетались среди малограмотных и притесняемых горожан с быстротой лесного пожара; движение росло так же подспудно, как любой хаоситский культ. Мордайн, который не сомневался, кто на самом деле стоит за всем этим, сосредоточился на выявлении его вождей, но находил только последователей — целыми сотнями — настаивавших, что у Единения
И, пробираясь через это безотрадное болото, Ганиил не получал сообщений от Калаверы.
— Его молчание — хороший знак, — уверял Кригер. — Молчание означает, что ты на верном пути.
— И где же тогда варпом проклятые ксеносы? — бушевал Мордайн. — Я не обнаружил ничего, что не смогли бы найти сами агенты конклава!
По мере того, как переполнялись тюремные учреждения улья, а беспокойство населения возрастало, Ганиил всё туже закручивал гайки, — сначала уменьшил пайки и ввел комендантский час, а затем прибегнул и к смертным казням, — но так и не обнаружил ничего полезного для себя. Кроме…
«Как столь многие могут быть так слепы?» — в отчаянии подумал дознаватель, изучая толпу, которая собиралась на площади внизу. Он сидел, пригнувшись, на крыше здания, выходящего на Хёсок-плазу — огромный, уставленный памятниками двор, посвященный имперским освободителям Облазти. Мордайн понимал символизм, скрывавшийся за выбором места для народного схода, но его потрясло количество пришедших. Здесь были тысячи людей, в основном нечесаные крепостные и ледокольщики с фабрик, но попадались также муниципальные служащие и торговцы. Каждый из них нарисовал у себя на лбу символ Единства, состоящий из синих концентрических кругов. Несмотря на простоту знака, в нем было нечто неотъемлемо чуждое, вызывавшее отвращение у Ганиила.
— Я говорю от имени Многих, что идут как Один! — закричал кто-то на площади. Это оказалась женщина с заостренным, лихорадочным лицом измученной художницы. Толпа умолкла при звуках её голоса, словно повинуясь заранее обговоренному сигналу. — Мы протягиваем вам руку дружбы с открытой ладонью. Встаньте вместе с нами против надменных тиранов, предавших этот мир!
Мордайн почти чувствовал вкус соблазнительной чужацкой ереси, что пропитывала риторику мятежницы. Правда, несмотря на такие заявления, она явно не относилась ни к малограмотным, ни к притесняемым. Человека из правящих классов Облазти с первого взгляда можно было отличить от простых жителей, и оратор выглядела как аристократка. Ганиил не удивился этому, поскольку самые истовые пророки перемен часто происходили из верхних слоев общества. Иногда причиной их ереси становилось чувство вины, иногда простая скука, но Инквизиция давно уже знала, какими опасными бывают привилегии.
— Сбросьте оковы вашего мертвого бога и узрите живое Единение, которое примет всех как Одного! — заклинала она толпу своей демагогией.
— Еретики плюют в лицо Отцу Терре, — прошипел кто-то рядом с Мордайном.
«Арманд Узохи».
С тех пор, как Ганиил совершил путешествие под купол, молодой капитан ивуджийцев стал его второй тенью и посвятил себя делу «великого инквизитора» с трепетом, который граничил с благоговением. К сожалению, юноша излучал едкую, плотно сжатую до поры тягу к насилию, от которой у Мордайна по телу бежали мурашки. Он подозревал, что Узохи, скорее всего, безумен.
«Как раз такой человек мне сегодня и нужен…»
— Отдавай приказ, — произнес дознаватель, почувствовав отстраненность, —
— Истину не заставишь замолчать! — провозгласила она, широко раскинув руки с открытыми ладонями. — На место каждого сожженного вами
