Страх Казимира усилился. До этого он лишь однажды встречал таинственного военачальника культа, но этого ему хватило на всю жизнь. Тот неустанно расспрашивал Сенку о возможностях полка, непрерывно сверлил взглядом, а голос его сочился угрозой. Говорить с ним было все равно что пробираться через лабиринт лезвий.
«Ксифаули», — лейтенант вновь и вновь мысленно повторял ее имя, словно мантру для самоуспокоения, пока аколиты вели его к палатке в центре площади. Казимир едва не споткнулся, увидев водруженный перед ней штандарт. Это была колышущаяся полоса бархата, которая превышала высотой рост человека. Чтобы полотно не сорвалось, его закрепили серебряными шипами. Стяг украшал вышитый золотом Спиральный Змий на тёмно-фиолетовом поле. С кромки ткани свисали острые завитки обсидиана, венчал флаг вытянутый гребнистый череп, инкрустированный аметистами. В целом знамя ощущалось невероятно чуждым.
— Священный штандарт Спирального Змия, — с гордостью произнес Яогуай. — Мне выпадет честь нести его в этой священной войне. — Он ввел ошеломленного пилота «Часового» в палатку.
Примас Хрисаор стоял за раскладным столом, застланным картой, в которой Сенка тут же узнал план Кладовки — как-никак, большинство деталей там появились благодаря нему. Военачальник сменил рясу на кожаную шинель с широким, расшитым золотом воротником, что поднимался к затылку безволосой головы. Под распахнутым плащом виднелась кираса, как будто созданная из сросшихся костей. Человеческие руки Примаса были сложены на груди, но многосуставная третья беспрестанно дергалась и вспарывала воздух когтями трехпалой лапы.
«Он даже хуже аколитов», — с мгновенным ужасом подумал Казимир.
Военачальник оторвал взгляд от карты, будто почуяв его страх. Лицо Хрисаора напоминало звериную морду, но было в нем и некое жуткое достоинство, что возвышало примаса над другими гибридами — в точности как космодесантников над простыми смертными.
— Шагающий-По-Спирали, — поприветствовал он Сенку шипящим, но глубоким голосом. — Ты принес щит?
— Да, мой повелитель, — лейтенант передал ему ранец, полученный от Тразго.
Примас улыбнулся. Зрелище было чудовищным.
«У него глаза, как у Ксифаули», — осознал летиец. Как же он раньше этого не замечал? Под этим непреклонным властным взглядом сомнения Казимира испарились.
— Нам многое нужно обсудить, брат, — произнес военачальник.
— Жду ваших приказаний, мой примас!
Спускаясь в святилище повелителя, Ксифаули распевала заупокойную умершему предшественнику. Это был знак уважения, но при этом песня была полностью лишена каких-либо чувств, ибо жрица не умела скорбеть и даже не могла гордиться собственным вознесением. Вирунас требовал от нее изучать эмоции, терзающие посторонних, но Ксифаули никогда не видела в этом нужды. Весь ее опыт подтверждал, что чужаками до смешного легко управлять при помощи их пороков, и она никогда не разделяла любопытства прежнего магуса.
«Возможно, к старости Вирунас понемногу утратил чистоту суждений» — решила жрица.
Спустившись по лестнице, Ксифаули оказалась в коническом вестибюле святилища. Она подождала, пока затаившийся у кривых стен страж покоев развернется к ней. Нескладная, покрытая хитином туша нависла над жрицей. Охранник вопросительно склонил голову набок. Его ярко-синий панцирь был расписан золотыми спиралями с хищными, угловатыми линиями, что соответствовало аспекту войны.
— Как внутри, так и снаружи, — произнесла нараспев Ксифаули, склонив голову перед древним апостолом.
Терзающий Охотник был последним из Чистокровных, что охотились вместе со Спиральным Отцом в Первые Дни. Он потерял обе левые руки во время очищения аббатства Сороритас, но ни один Чистокровный из более поздних циклов не мог сравниться с ним в проворстве или же хитрости. В иерархии культа создание уступало лишь Самому Отцу.
Ксифаули закрыла глаза, как того требовал ритуал, и шагнула в яму. Замедлив падение напряжением воли, она спустилась в затопленную пещеру внизу. Традиции Спиральной Зари запрещали входить в святилище кому-либо, кроме кругового магуса, так что Ксифаули предстояло впервые увидеть своего четверорукого бога.
«Явилось Пожирание, — почувствовала Ксифаули, как только ее обнаженные ступни коснулись теплой воды внизу. — Война взывает к Его крови, столь же сильно, как и к моей. Его мысли застилает божественный гнев».
Она остановила падение, и застыла на поверхности мелкого пруда, залившего пол святилища.
