До сих пор индустриальное общество развивалось, опираясь прежде всего на фундамент избыточного потребления природных ресурсов. В будущем нас ждет синергетический рост, новый симбиоз индустриального общества и экосистемы. В отличие от природных симбиотических систем коэволюция человека и природы должна быть осознанной. В этом и состоит суть всех разговоров об антропозое как о новом этапе эволюции. Мы вступили в новую эру, когда человечество стало геологическим фактором, вторгающимся в природный круговорот веществ. Так было уже на заре человеческой цивилизации. С течением времени, однако, воздействие человека на важнейшие экосистемы достигло таких масштабов, что мы вынуждены взять на себя ответственность за стабильность экосферы. Мы не можем дальше хозяйничать в природе как ученик чародея, который не ведает, что творит. Для этого последствия нашего вмешательства в природу слишком серьезны. Вместе с тем путь назад, к «естественному» образу жизни нам закрыт. Прежде всего мы должны понять, что являемся партнером природы по производству, который не переворачивает в ней все вверх дном, а осознанно вмешивается в естественную эволюцию. Важно при этом так наладить обмен веществ между обществом и природой, чтобы нас не раздавили непредвиденные побочные явления, чтобы не были разрушены основы существования человеческой цивилизации. Иными словами, нам нужно расти вместе с природой.
Зеленый цикл Николая Кондратьева
Мировая капиталистическая экономика развивалась неравномерно, динамическими скачками, каждый из которых стимулировал революционные инновации: механический ткацкий станок и промышленное изготовление железа — паровая машина; железные дороги, сталь — электрификация, химия; мотор внутреннего сгорания — нефтехимия; телевидение, самолетостроение, полеты в космос — компьютер, Интернет, мобильная связь и биотехнологии. Между каждым из таких скачков дистанция длиной 50–60 лет, за которые технологический уклад утрачивает свой потенциал развития и сменяется новым. Первым «длинные волны конъюнктуры» описал русский экономист Н. Д. Кондратьев в 1920-е гг. Йозеф Шумпетер, один из крупнейших экономистов межвоенного периода, сделал следующий шаг в этом направлении, придя к выводу, что отправной точкой каждого периода роста является реорганизация науки под воздействием технологических инноваций. Старые ведущие отрасли теряют свое значение, сменяясь новыми, прежний господствующий способ производства обесценивается, капитал, вложенный в устаревшее оборудование, обнуляется. Схожий процесс происходит сегодня в Германии в связи с энергетической революцией. АЭС замораживаются, угольные ТЭС вытесняются ветрогенераторами и солнечными батареями. «Созидательное разрушение» старого поднимает волну инвестиций в новые способы производства и продукцию, что увеличивает занятость и доходы. Это длится до тех пор, пока динамика не ослабевает, что в свою очередь подстегивает поиски новых решений[125]. Американский экономист Дэвид Лэндес в своем эпохальном труде о промышленной революции также приходит к выводу о цикличности: «Технический прогресс отнюдь не гладкий и поступательный процесс. Каждое новшество как бы проживает целую жизнь: страждущую открытий юность, полную сил зрелость, предвещающую упадок дряхлость», после чего наступает черед новых технологий[126].
Следующую длинную волну роста поднимут экологические инновации, и прежде всего биотехнологические производственные способы, переход на возобновляемые источники энергии и эффективные технологии. Это базисные инновации нашего времени. Как только они перешагнут порог рентабельности в ключевых отраслях и будет накоплен необходимый объем научных исследований, опытно-конструкторских разработок и политической поддержки, процесс перемен начнет развиваться по собственным законам. «Перемены производят перемены», — сказано по этому поводу у Лэндеса. Эрнст Ульрих фон Вайцзеккер говорит о «технологических прорывах, которые стимулировали рост и вызывали восторг», и призывает «поверить, что зеленая технологическая революция сможет запустить новый цикл роста»[127].
Пробудить восторг по поводу зеленой промышленной революции! Я голосую «за» обеими руками, но подобные призывы производят в Германии несколько странное впечатление. Наши ведущие колумнисты наперегонки предупреждают об опасности «обожествления технологий». Культуролог Харальд Вельцер формулирует с классической ясностью: «Проблему потепления климата породило бездумное внедрение техники. Поэтому любая попытка устранить ее новыми, теперь уже „хорошими“ технологиями является не решением проблемы, а лишь ее частью»[128]. В русле этой логики можно утверждать, что демократия довела нас до беды и потому, как средство борьбы с этой бедой, она не годится.
Отношение немцев к науке и технике отдает шизофренией. Между успехами, которыми страна обязана технологическому лидерству, и глубоким скепсисом широких слоев к техническим инновациям целая пропасть. Большинству желательно предотвратить опасность. Минимизация риска важнее богатства возможностей. Целое поколение (мое!) сформировала борьба против атомной энергии: то, что для одних олицетворяло технический прогресс, для нас стало предвестием катастрофы. В те же годы приверженцы мира во всем мире выступали за атомное разоружение. Атомная бомба стала олицетворением полнейшего извращения науки и техники, в итоге сами эти понятия начали вызывать недоверие. И изменение климата трактуется как доказательство, что технический прогресс в конечном счете оборачивается против человечества: «И в разрушенье сам придешь». А ведь вместо того, чтобы отмахиваться от технического прогресса, важно по-новому его определить.
То, что решение проблемы человечества лежит не «только» в технических инновациях, яснее ясного. Но ни относительно добровольное очищение ветхого, ненасытного Адама, ни грезы об экономике за пределами роста не заменят зеленой промышленной революции. Речь не о «просто технике». Наша
