Социальное насилие

института по контртерроризму B. Ganor[193]. Как различить терроризм и партизанскую войну, терроризм и революционное насилие, терроризм и борьбу за национальное освобождение? Многое зависит от позиции субъекта оценки тех или иных насильственных действий по политическим мотивам. Вместе с тем, B. Ganor пытается провести различия между анализируемыми феноменами. В обосновываемых им схемах вначале отграничиваются объявленная война – между государствами и необъявленная война – между организациями и государством. Последняя включает, прежде всего, терроризм и партизанскую войну. Кроме того, к необъявленной войне могут относиться деятельность анархистов, борцов за свободу, революционеров, а также действия ad hoc (по конкретному случаю). Важнейшее различие между терроризмом и партизанской войной состоит в том, что партизанская война ведется против комбатантов – вооруженных сил, военных и военной техники, а терроризм направлен против мирного населения, «некомбатантов» (noncombatant) при сохранении политической мотивации насильственных действий. Мне представляется это различение весьма существенным и позволяющим конкретизировать некоторые наши оценки.

Другое дело, что и предлагаемое различие несколько условно (мирное население может также оказаться жертвой партизанских действий, как, впрочем, и «точечных ударов»…). Во всяком случае, B. Ganor называет три важнейших элемента терроризма: (1) применение или угроза применения насилия; (2) политические цели (мотивы) деятельности; (3) реальными целями оказывается мирное население, граждане[194]. Обычно различают террор и терроризм:

1. террор со стороны правящих властных структур (или «насилие сильных над слабыми», присущее, в частности, тоталитарным режимам);

2. терроризм как насилие и устрашение «слабыми сильных», «оружие слабых, жертв „государственного террора“»[195].

Иначе говоря: «Террор является насилием и устрашением, используемым объективно более сильным в отношении более слабых; терроризм – это насилие и устрашение, используемое более слабым в отношении более сильного»[196].

Террористические организации и отдельные террористы – одиночки представляют – осознанно или нет – интересы массы excluded («исключенных») в современном мире[197].

Не является ли «негативная интеграция исключенных» главной социальной базой терроризма (впрочем, как и иных видов девиантности – преступности, наркотизма, алкоголизма и др.)? Создание и деятельность так называемого Исламского государства (ИГ), запрещенного в России и ряде других стран, привлекающего в свои ряды недовольных жителей многих европейских государств, включая Россию, свидетельствует в пользу такого предположения.

Это глобальный процесс и его последствия недостаточно осознаются правящими элитами современного мира. Примеры тому – агрессия США против Ирака (сколь бы «плохим» ни был Саддам Хусейн) и действия России в Чечне (какими бы «плохими» ни были «боевики»). Террор вызывает терроризм. Или, как написал петербургский экономист Д. Травин: «Не мочите, да не мочимы будете!»[198]. И не важно, кто «первым начал»: за политические игры человечеству приходится расплачиваться горами трупов.

Различаются терроризм и индивидуальный террористический акт, направленный против конкретного лица (будь то Александр II или же Дж. Кеннеди). Это различие отражено и в уголовном законе: ст. 205 УК РФ и ст. 277 УК.

Права человека первичны и неотъемлемы (ст. ст. 1, 2, 3 Всеобщей декларации прав человека, 1948 г.). Нарушение прав человека рождает ответную насильственную реакцию, в частности – терроризм. Требования ограничить права человека ради «борьбы с терроризмом» абсурдны. Во – первых, тем самым создается идеологическая база оправдания терроризма (как ответа на террор властных структур). Во – вторых, повышается риск граждан стать жертвой нарушения прав человека. Это и происходит в современной России: мы все в большей степени заложники власти, чем террористов.

Права человека и криминальные риски, включая терроризм, находятся в обратной, а не прямой, зависимости: чем надежнее защита прав человека, тем ниже вероятность криминальных рисков.

История политических репрессий (террора) и террористических актов в виде политических убийств уходит вглубь веков [199]. Однако большинство исследователей отмечают существенные отличия современного терроризма как «неотъемлемой части государственного террора – одной из форм государственной политики»[200] и как систематического устрашения общества насилием: массовый характер (вплоть до геноцида со стороны властных структур[201]), все возрастающее количество терактов и их жертв, глобализация (интернационализация) терроризма.

Нью-Йоркская трагедия 11 сентября 2001 г. стала страшным символом новых реалий XXI века (таким же, как Освенцим – символом бесчеловечности ХХ века). Показательно и то, что в качестве объекта самого страшного террористического акта в мировой истории были выбраны Нью – Йорк (как тут не вспомнить «Город Желтого Дьявола» М. Горького) и Международный Торговый центр – символы стран «Золотого миллиарда» («включенных»).