Социальное насилие

10 – 15 % от общего числа осужденных, тогда как штраф – 80 – 85 %. В Японии к лишению свободы приговаривались лишь 4 – 5 % осужденных, к штрафу же – свыше 90 %.

Расширяется применение иных – альтернативных лишению свободы – мер наказания (ограничение свободы, в том числе, с применением электронного слежения; общественные, исправительные, принудительные работы и др.)[321].

К сожалению, репрессивное сознание населения (особенно «среднего класса») даже развитых, цивилизованных стран привело к некоторому росту абсолютного и относительного (уровень в расчете на 100 тыс. жителей) числа заключенных в конце XX в. – начале XXI в. (см. Табл. 6).

Во-вторых, в странах Западной Европы, Австралии, Канаде, Японии преобладает краткосрочное лишение свободы, исчисляемое чаще всего неделями и месяцами. Во всяком случае – до 2 – 3 лет, т. е. до наступления необратимых изменений психики. Так, в Германии осуждались на срок до 6 месяцев 20 % всех осужденных к лишению свободы, на срок от 6 до 12 месяцев – еще 25 % (т. е. всего на срок до 1 года – около половины всех приговоренных к тюремному заключению). На срок от 1 до 2 лет были приговорены около 40 % осужденных. Таким образом, в отношении 85 % всех осужденных к лишению свободы срок наказания не превышал 2-х лет, на срок же свыше 5 лет были приговорены всего 1,2 %. В Японии из общего числа приговоренных к лишению свободы на срок до 1 года – 17 %, до 3 лет – 69 %, а свыше 5 лет – 1,3 %.

В-третьих, поскольку сохранность или же деградация личности существенно зависят от условий отбывания наказания в пенитенциарных учреждениях, постольку в цивилизованных государствах поддерживается достойный уровень существования заключенных, устанавливается режим, не унижающий их человеческое достоинство, а также существует система пробаций (испытаний), позволяющая строго дифференцировать условия отбывания наказания в зависимости от его срока, поведения заключенного и т. п. [322].

Автору этих строк довелось посещать тюрьмы и другие пенитенциарные учреждения многих зарубежных стран Азии, Америки, Европы и, конечно же, бывшего СССР и России. В тюрьмах Западной Европы убеждаешься, что можно вполне сочетать надежность охраны (с помощью электронной техники, без автоматчиков и собак) и режимные требования с соблюдением прав человека, уважением его личности. В одной из посещенных мною тюрем г. Турку (Финляндия) заключенным… выдаются ключи от камеры, чтобы человек, уходя из нее, мог закрыть дверь в «свою комнату» и открыть, возвращаясь. По мнению начальника тюрьмы, это позволяет заключенным сохранять чувство собственного достоинства. В Хельсинки (Финляндия), Фрайбурге (Германия) заключенные проживают по одному – два человека в камере и днем свободно гуляют по коридору, заходят в гости друг к другу. При мне в тюрьме Хельсинки осужденные на кухне блока готовили торт ко дню рождения одного из заключенных. В камерах находятся телевизоры, компьютеры, прохладительные напитки. В Дублине (Ирландия) начальник тюрьмы долго не мог понять мой вопрос о количестве заключенных, содержащихся в одной камере. Наконец, он ответил: «Конечно, по одному человеку. Не могут же незнакомые люди проживать вместе». Замечу, это не страшное «одиночное заключение», поскольку заключенные свободно общаются между собой, а лишь обеспечение достойных условий отбывания наказания.

В – четвертых, все решительнее звучат предложения по формированию и развитию альтернативной, не уголовной юстиции для урегулирования отношений «преступник – жертва», по переходу от «возмездной юстиции» (retributive justice) к восстановительной юстиции (restorative justice)[323]. Суть этой стратегии состоит в том, чтобы с помощью доброжелательного и незаинтересованного посредника (нечто в роде «третейского судьи») урегулировать отношения между жертвой и преступником. В целом речь идет о переходе от стратегии «войны с преступностью» (War on crime) к стратегии «сокращения вреда» (Harm reduction)[324].

Вообще проблемы социального контроля над преступностью в связи с очевидным «кризисом наказания» выходят на первый план уголовной политики государств и становятся приоритетной темой криминологических исследований и дискуссий.

Российская уголовная политика

Очень тревожную тенденцию постперестроечного режима в области социального контроля над преступностью отражает Уголовный кодекс РФ (1997) и ряд федеральных законов. Уголовный кодекс провозглашает основной целью наказания «восстановление социальной справедливости» (ст. 43 УК РФ). Это что – возврат к идее мести? Сохраняя смертную казнь (ст. 59 УК), несовместимую с цивилизованностью, УК вводит пожизненное лишение свободы (ст. 57 УК), которое могло бы быть отчасти оправданным только как альтернатива отмененной раз и навсегда смертной казни. Лишение свободы предусматривается до 20 лет, по совокупности преступлений – до 25 лет, а по совокупности приговоров – до 30 лет (ст. 56 УК). Ни пожизненного лишения свободы, ни 30 – летнего срока не знало даже сталинское уголовное законодательство (оставляем в стороне массовые внесудебные расправы и иезуитские «десять лет лишения свободы без права переписки», что фактически означало смертную казнь). Более того, законодателям показалось «мало» 25 – ти и 30 – летнего срока при рецидиве, и в 2014 г. эти сроки были увеличены соответственно до 30 и 35 лет… Законодатель отказался и от института отсрочки исполнения приговора (за исключением очень ограниченных случаев), который ранее широко применялся, особенно в отношении несовершеннолетних.

С моей точки зрения, в России отсутствует реалистическая, научно – обоснованная уголовная политика в виде обсужденной и принятой концепции, программы. Те документы, которые время от времени принимаются ad hoc, не могут обозначить целостную уголовную политику