достало бы мне сил даже надеяться, что буду освобожден от своего проклятия.
Она мило покраснела и сплела свои белые пальцы, будто была в тревоге.
– Завтра вы уезжаете из Англии? – вдруг спросила она.
– Да, только Хассим еще не принес мне билет… – Я вдруг запнулся, вспомнив ее просьбу не повышать голоса.
– Знаю, знаю! – быстро прошептала она, широко распахнув глаза. – И еще здесь был Джон Гордон! Он вас видел!
– Да!
Быстрым грациозным движением она подступила ко мне.
– Вам придется изображать другого человека! Послушайте, пока вы будете этим заниматься, Гордон не должен вас видеть! Он узнает вас, как бы вы ни пытались скрыть, кто вы! Он ужасный человек!
– Я не понимаю, – проговорил я в совершенном замешательстве. – Как Хозяину удалось отвадить меня от гашиша? Кто такой этот Гордон и зачем он сюда приходил? Почему Хозяин ушел, притворившись прокаженным, – и кто он? И самое главное – зачем мне изображать человека, которого я никогда не видел и о котором никогда не слышал?
– Не могу… не осмелюсь вам сказать! – прошептала она, побледнев. – Я…
Где-то в доме раздались тихие нотки китайского гонга. Девушка вздрогнула, словно испуганная газель.
– Мне нужно идти! Он зовет меня!
Он открыла дверь и бросилась было из комнаты, но затем на минуту остановилась, чтобы воодушевить меня страстным восклицанием:
– Прошу, будьте осторожны, будьте очень осторожны, сахиб!
И с этими словами удалилась.
7. Череп
Спустя некоторое время после того, как прекрасная таинственная посетительница покинула меня, я сидел в размышлениях. Мне казалось, что я наконец наткнулся на частичное объяснение загадки всего происходящего. Вот к чему я пришел: Юн Шату, опиумный король, был всего-навсего агентом либо служащим организации или лица, чья деятельность имела размах куда больший, нежели поставка наркотиков посетителям Храма Грез. Этому человеку или людям требовались сообщники во всех слоях общества. Иными словами, меня затягивало в окружение торговцев опиумом все большего масштаба. Гордон, без сомнения, занимался расследованием этого дела, и само его присутствие говорило о том, что оно было не из рядовых, поскольку мне было известно, что он замещал высокую должность в английском правительстве, хотя я и не знал, какую именно.
Касалось это опиума или нет, но я был исполнен решимости в своем намерении отплатить свой долг Хозяину. Мои нравственные чувства притупились под напором темных волн, что меня несли, и мыслей о гнусном преступлении в моей голове не появлялось. Я, что называется, зачерствел.
Более того, сама степень моей благодарности возросла тысячекратно, когда я подумал о девушке.
Я был обязан Хозяину тем, что все еще мог стоять на ногах и смотреть в ее ясные глаза, как и должно смотреть мужчине. Посему если ему требовалось, чтобы я служил торговцем наркотиками, я был на это готов. Без сомнения, мне надлежало изображать человека, столь высокопоставленного, что на таможне инспекторы не применяли к нему установленных мер, – может быть, мне предстояло привести в Англию какой-нибудь редкий источник грез?
С этими мыслями я спустился по лестнице, но и помимо них мною овладевали иные, более заманчивые догадки – что девушка делала в этом потайном притоне, словно роза среди груды мусора? И кем она вообще была?
