— Кое-чем лучше заниматься в полутьме, ну вы понимаете. Когда таможенники не видят.
— Если бы я был таможенником, то как раз в полутьме и был бы занят сильнее всего.
— Ха, но им больше нравится сидеть у собственных очагов, как и прочим разумным людям.
В голосе Чарли, когда он проскользнул мимо, послышалась легкая тревога.
Фиби Эллери открыла Дуайту двери и провела его наверх. В комнату Джона-Джеймса Эллери приходилось взбираться по деревянной лестнице из комнаты на первом этаже, где лежали мешки с картошкой, сети, весла и пробковые поплавки. В спальне невозможно было выпрямиться, и в этот вечер горящая лампа на рыбьем жире едва освещала надвигающуюся ночь. Большая часть стекол в окне отсутствовала, и ветер задувал внутрь, теребил занавески и пригоршнями швырял в дом брызги дождя. Огромная черно-белая кошка прошествовала по комнате, которая ни на секунду не оставалась неизменной и создавала свои собственные фиолетовые зловещие тени. Лицо больного было обмотано старым тряпьем.
— Господи! Помилуй меня, Господи, помилуй меня, — бормотал он.
Фиби встала в дверях, неотрывно наблюдая за Дуайтом укоризненным взглядом.
— Ему скоро полегчает, — сказала она, — боль длится около часа и потом на время уходит.
Дуайт мало что мог поделать, но остался на полчаса, дал больному настойку опия и слушал шум волн, к тому времени как он собрался уходить, приступ закончился.
Это была непростая ночь, и Дуайт провел ее беспокойно, переживая по поводу собственной неудачи и бессмысленности своей профессии.
Глава третья
Вечером двадцать четвертого мая Росс и Демельза прибыли к Тревонансам почти последними, поскольку им пришлось одалживать лошадь у Фрэнсиса, у него оставалось еще целых три. Когда они поднимались наверх, в большой гостиной уже разговаривала и смеялась компания человек в двадцать. Демельзе потребовалось целых полчаса, чтобы переодеться, и Росс, которому почти ничего не требовалось, читал свежий выпуск «Шерборн меркьюри», любезно оставленный в спальне.
Франция воевала с Австрией. Всего три недели назад революционный котел наконец вскипел. В газете говорилось, что господин Робеспьер возражал против объявления войны и покинул пост общественного обвинителя, но остальные склонялись к войне, и огромная армия уже вторглась в Бельгию. Столкновение с австрийскими войсками ожидали со дня на день. А какова же наша собственная позиция? Мистеру Питту хорошо предсказывать пятнадцать лет мира, как он делал это в марте, предсказания ничего не стоят, но когда они сопровождаются дальнейшими сокращениями нашей и без того крошечной армии и превращением флота в скелет, наша безопасность и само существование под угрозой.
Росс так зачитался, что не услышал Демельзу с первого раза, и ей пришлось повторить, пока муж не поднял взгляд.
Когда он встал, то понял, что очарование и красота жены не померкли за три года испытаний и почти что бедности. Временами они скрывались под будничной маской рутинных дел, но тем поразительнее было их возвращение. В такие мгновения Росс понимал, что именно так привлекает в Демельзе многих мужчин.
Росс подошел к двери и, открыв ее жене, сказал:
— Выход в свет все ещё внушает тебе страх, как в былые времена? Никогда не понимаю, волнуешься ты или нет.
— В первые десять минут у меня дрожат коленки. Но, к счастью, эта часть тела хорошо спрятана.
— Я знаю, что тебя излечит, — засмеялся Росс.
— И что же?
— Портвейн.
— Да, частенько помогает, согласна. Но есть и другие способы.
— Например?
— Осознание, что другие в меня верят, — она в сомнении пожала обнаженными плечами.
— Другие включают меня?
— Главным образом тебя.
Росс медленно наклонился и поцеловал её в ложбинку между шеей и плечом.
— Могу я сейчас предложить тебе эту уверенность?
— Благодарю, Росс
