– Я жил с ним шестнадцать лет, ты же видела всего пару раз…
– Пять, папенька, я его сиятельство видела целых пять раз! – возмутилась Тина.
– Вот и полюбуешься в шестой, – осклабился господин Лоет. – Он из тебя дурь вытрясет. Девица должна быть девицей, а не сорвиголовой с замашками матроса.
После этого поднялся на ноги и направился к двери.
– Да лучше выпорите, папенька! – воскликнула мадемуазель Лоет, кидаясь следом.
– Пробовал, не помогло, – отмахнулся отец.
– Вы сами учили не опускать руки и доводить дело до конца. Попробуйте еще раз, теперь у вас непременно все получится! – заверила его дочь.
Вэйлр остановился в дверях, развернулся к ней, окидывая насмешливым взглядом с головы до ног. После покачал головой и продолжил путь, говоря на ходу:
– Если уж дело дошло до того, что тебя не пугает даже порка, то мой отец остался единственным средством твоего воспитания.
– Папенька!
– Я все сказал, – отчеканил отец и скрылся за дверями своего кабинета, закрыв их на ключ.
Тина скрестила руки на груди, буравя хмурым взглядом дверь отцовского кабинета. Она подождала немного, но папенька не вышел. Юное создание постояло еще немного, затем подошла к дверям и вежливо постучалась.
– Папенька, можно мне поговорить с вами? – спросила вежливая дочь.
– Нет его, – тут же ответил насмешливый голос отца.
– И где же он? – осведомилась Тина, приваливаясь спиной к дверям.
– Ушел в беспросветный запой и вряд ли вернется, – донеслось до девицы приглушенное ворчание.
– Ну, папенька-а-а, – заныла Тина.
Из-за двери теперь неслась разудалая песня, за которую маменька ругала папеньку, если он распевал ее при детях. Но маменьки не было, а песня была долгая, и пел ее папенька от души, потому последующее нытье дочери пропустил мимо ушей. И Тина поняла – это конец, не передумает.
В сердцах топнув ногой, она подобрала подол своего платья и поспешила к маменьке. Мадам Лоет как раз приказала принести чай. После налила дочери и указала на стул. Тина послушно упала на указанное место, вытянула ноги и скрестила груди руки, в точности повторяя любимую позу отца. Сказать по правде, она была его копией во всем: внешне, по характеру, в привычках, но главное, что унаследовала дочь бывшего пирата – это любовь к морю.
Возможно, господин Лоет сам спровоцировал в дочери ее неугасимую страсть своими рассказами о морских путешествиях. Но отцу так нравился открытый ротик его обожаемой малютки, ее восхищенные глаза, что отказать себе в удовольствии порадовать Тину, Вэйлр не мог. И вместо вечерней сказки, он рассказывал о захвате Золотого форта, об обычаях других стран, о морских сражениях и шторме.
Из трех детей четы Лоет столь вдохновенно внимала отцу лишь Тина, старшие сыновья относились к морю спокойней. К тому же оно находилось под боком, потому воспринималось, как нечто обыденное. Мальчики слушали родителя с интересом, но без такого ярого энтузиазма, как та, кому положено было требовать сказки о принцессах и великанах. Сейчас же, когда семена упали в благодатную почву и дали семена, супруги Лоет осознали, что их дочь, получавшая благородное воспитание, предпочитает мотаться с отцом в порт и на верфи, болтать с прежней командой капитана Лоета. К нарядам же, платьям и романтическим романам оставалась холодна. И услышать от нее:
– Гарпун тебе в печень, – можно было гораздо чаще, чем речь благовоспитанной девицы, чей отец, помимо того, что бороздил водные просторы под флагом Лиги свободных мореплавателей, был еще и дворянином.
Мадемуазель Лоет вскинула глаза на маменьку, желая немедленно высказаться, но мадам Адалаис подняла руку в предупреждающем жесте:
– Мы за столом, Тина.
– Ма…
– Этикет, дитя.
– Ма…
– Пусть Всевышний благословит нашу трапезу.
– Но это же просто чай!
– Чай и пирожные, – уточнила мадам Лоет.
– Но ма…
– Тина, угомонись.
– М…
– Отменные пирожные.
– Ма…
– И чай великолепен.
