— Имеются, и они будут биться за меня.
— Хорошо, но как, если, конечно, это не является вашей тайной?
— Ничего хитрого в этом нет: они официально обратятся в милицию или, скорее всего, в прокуратуру с заявлением, мол, он честный гражданин и тому подобное, — коротко пояснил Эди.
— Нет, Эди, милиция, почувствовавшая вкус успеха в розыске такой крупной дичи, никогда не согласится с тем, что вы обычный фраер, извините, честный гражданин, и под белые ручки вас не выведут на свободу, — делая акцент почти на каждом слове произнес Справедливый. И тут же, с шумом глотнув свежего воздуха, добавил: — Так не годится. Подобным образом вы можете подставить под милицейскую наковальню своих корешей. Вы, наверно, не знаете, что дело инкассаторов находится под контролем ЦК партии. И наверняка о вашем аресте туда сразу же доложили как о своем успехе в борьбе с криминалом. Так что без моей помощи вам не обойтись, а об условиях и тому подобном поговорим позже.
После этих слов Эди отчетливо понял, что Справедливый ему не поверил и продолжает видеть в нем одного из грабителей инкассаторов. И потому не стал более убеждать его в обратном, а просто попросил поручить кому-нибудь из своих людей на свободе довести до Рожкова информацию о себе, сообщив при этом, как его найти.
Справедливый обещал это сделать в ближайшее время и, уже поднимаясь, чтобы вернуться в камеру, произнес:
— Имейте в виду, ваш сосед по камере есть самая настоящая гнида[39], может любую гадость подложить. Не доверяйтесь ему, он опасный человек, я об этом доподлинно знаю.
— Неужели настолько велики его грехи? — спросил Эди, изобразив на лице удивление. — Вроде нормальный человек.
— В следующий раз расскажу, — добавил он и, сложа руки за спину, направился к входной двери, где его уже ждал «грозный надзиратель», но неожиданно остановился и, обернувшись вполоборота к Эди, произнес: — Да, чуть не забыл, не мешайте моим людям в камере, а то я могу рассердиться и устроить вам здесь тяжелую жизнь.
— Опять угрозы, это не хорошо, а я уже поверил было, что вы тонкий знаток психологии людей, — бросил ему вслед Эди, поднимаясь со скамьи.
После этих слов Справедливый замедлил шаг, но ничего говорить не стал. И лишь перед тем, как войти в здание, окинул Эди тяжелым взглядом.
Догулявших положенные два часа заключенных также строем вернули в камеру, полы в которой стараниями дежурного зэка уже были подметены и помыты. Блестела даже столешница, еще не высохшая от сырой тряпки. Но устойчивый запах человеческой плоти, пропитавший всю камеру, по-прежнему торжествовал в этих четырех стенах. Его не смог выветрить отсюда даже двухчасовой сквозняк.
Бизенко еще не было. «Его, видимо, ребята раскручивают по полной программе, — подумал Эди, присаживаясь на койку. И тут же обратил внимание на то, что кто-то без всякого стеснения поковырялся в его постели, о чем свидетельствовала помятая подушка, взбугрившийся матрац, торчащие из-под одеяла концы простыней. Осмотревшись, он также установил, что обшарили и сумку, и тумбочку. Но вещи все были на месте. «Это, скорее всего, надзиратели ищут запрещенные предметы, — решил он, бросив взгляд на соседние койки, вид которых свидетельствовал о том, что и по ним прошлись руки тех же людей. Его сомнениям окончательно положил конец донесшийся откуда-то со второго яруса трехэтажный мат в адрес «потрошителей постелей» и раздавшийся вслед за этим хохот.
Прислушиваясь к разговорам заключенных, Эди заправил постель и лег отдохнуть и тут же уснул, будучи уверенный, что в ближайшие дни блатные не станут искать момента, чтобы его наказать. Гарантией этому являлась договоренность со Справедливым… Тем не менее сон его был тревожный, и потому он сразу услышал шум открывающейся двери и возглас Слюнявого:
— А вот и наш крученный[40] наконец-то от следака вернулся, век свободы не видать, если он его не замурыжил[41].
Но Бизенко, к удивлению наблюдавших за ним сокамерников, не обратил никакого внимания на выпад Слюнявого, и с отрешенным взглядом прошел к своей койке и тяжело опустился на ее край, обхватив голову руками, что могло означать только одно — он потрясен и растерян… Это бросилось в глаза всем, кто наблюдал за ним, даже Слюнявый и то прекратил ерничанье. Но единственным здесь человеком, кто знал истинные причины такого его состояния, был Эди, который продолжал лежать, физически ощущая происходящую в нем борьбу, борьбу мыслей с мешающими их работе громадными волнами страха. Энергетика, излучаемая столкновением этих двух стихий, словно какая-то тягучая масса, начала давить на Эди, мешать дыханию, отчего он встрепенулся и резко присел. При этом мгновенно ощутил, что должен что-то сказать Бизенко, проявить участие.
— Вам плохо, может быть воды? — спросил Эди, потянувшись к тумбочке, где находились бутылки с минералкой.
— Спасибо, не надо, сейчас пройдет, — слабым голосом ответил Бизенко, секунды спустя.
Тем временем Эди налил воды в арестантскую кружку и протянул ему.
— Благодарю вас, — таким же голосом сказал он, беря кружку, и затем несколькими судорожными глотками ее опустошил.
— Благодарю вас, — вновь сказал он, ставя пустую кружку на тумбочку, после чего лег, уткнувшись лицом в подушку.
Эди не стал его более беспокоить, чтобы не показаться назойливым и тем самым не вызвать подозрений.
«У Бизенко сейчас будет обостренное восприятие происходящих событий и общающихся с ним лиц, мол, не подстроено ли это чекистами. Заботу, достаточную и объяснимую с точки зрения предыдущего с ним общения, я уже проявил, увидев его угнетенное состояние. Поэтому нет необходимости
