– Виноват, исправлюсь.
– Надеюсь.
И как начал меня распекать! За то, что я не сидел здесь, в лесу, пеньком, а переправился на ту сторону. Да ещё и в бою лично учувствовал! Я слушал, слушал, а потом не выдержал, глухо, как-то рокочуще, от всё ещё не отпустившего меня гнева, задавленного, но не исчезнувшего, начал говорить:
– При всём уважении, товарищ генерал, вынужден напомнить вам, что я вам придан только на время проведения операции. И подчиняюсь вам только локально. Приказы ваши выполнять обязан, но прорабатывать меня, а тем более перевоспитывать – не позволю!
Генералы штаба фронта опешили, Ватутин побагровел, карандаш в его руках хрустнул, разлетаясь на части. Он вскочил, но я смотрел ему прямо в глаза. Мы некоторое время пободались взглядами, потом генерал махнул рукой, сел обратно:
– Ладно, проехали. Рассказывай, как там идёт наступление?
Я молча, сжимая кулаки, смотрел в переносицу генерала. Ну, скажите, это – нормально? То, как я себя сейчас повёл – нормально? Это – адекватное поведение? Меня пора в психушку и лечить, лечить, лечить! Или отдать «тройке» трибунала – те быстро «вылечивают». Проснувшаяся «холодная», расчётливая часть моего сознания – «калькулятор» – уже издевалась надо мной, мстя за проложенный мною для него в прошлый раз аморальный маршрут.
Смотрел на генерала и не мог понять: чего он хочет? Что он хочет услышать? Что ему сказать? А-а, была – не была! Хуже уже не будет:
– Плохо.
– Даже так? А мне докладывают об успехе. Враг разбит и повсеместно отступает.
– Организованно. На заранее подготовленные позиции. Подкрепления ему подходят, батареи развернуты, площади пристреляны. Резервы не «засвечены». И авиацию он ещё не применял.
Я глубоко вздохнул. Я, «калькулятором», понимал, как это выглядело с их стороны. Особенно на фоне моей истерики по дороге сюда и выпендрёжа только что. А выглядело это трусостью, паникёрством и пораженчеством. Лечить! Лечить! А воевать кому, пока я буду «отдыхать»?
Но раз уж начал «паникёрствовать», то продолжил:
– Танковым экипажам не хватает выучки – едут в бой, как паровозы на рельсах – только прямо! Не используют рельеф. Не видят ничего ни впереди, ни вокруг. Ни своих, ни врагов. Стреляют до последнего – не маневрируют. Взаимодействия танков и пехоты тоже не увидел. И пехота в бой бежит стадом баранов. В обороне – огонь по противнику из стрелкового оружия не ведут, ждут, когда пушки и пулемёты всю работу сделают. Стойкости нет – бегут на противника, потом от противника, потом опять на противника. Как танки кончатся, так и наступление закончится. Не вышло прорваться. Может, мне бригаду ввести в бой?
Генералы переглянулись. Ватутин спросил:
– Думаешь, у тебя лучше получится?
– Надеюсь.
Он постучал новым карандашом, что взял взамен сломанного, по карте, потом им же поднял козырёк фуражки.
– Так ты думаешь, не выйдет прорваться?
– Нас ждали. Именно тут ждали. Потому и авиацию не применяют. Заманивают. Пока всё идёт по их плану – мы втянулись в узилище, где у нас нет свободы манёвра, мы как на ладони, нас начинают перемалывать. Им надо перемножить на ноль наши наступательные возможности, они это и делают. Тогда этот участок фронта стабилизируется, и противник сможет отсюда снять часть войск.
– Молодец, просчитал немца. Как, по-твоему, он поверил, что мы тут нанесли основной удар?
Я прищурился, глядя прямо в глаза генерала. Нае… Обманул он, получается?
– Где? Там же нет переправы?
– Есть. Мы её притопленной сделали. Ночами строили. Сам увидишь.
Я ринулся к карте. Только сейчас я обратил внимание на красные стрелки с другого плацдарма.
– Сможешь сбить колокольню?
Впечатлён! Вот это игрок!
– Для меня честь быть под вашим началом, мастер! Круто-то как! Война – путь обмана? Сунь Ци?
Ватутин усмехнулся, типа: «А то, могём!», а потом спросил:
– Так сможешь колокольню сбить? Нам она при свете дня жить не даст.
– Будем посмотреть. То есть надо на месте сориентироваться.
– Поехали.
– Да, прошу извинения за своё поведение.
– Принимается. Мне тебя таким буйным и описывали. Не удивлён. Но, впредь постарайся без подобных заходов обойтись.
