Танки сходились лоб в лоб, со страшенным грохотом таранных ударов. Мощнейшие взрывы боеукладок взметали башни танков к облакам, пехота рубилась штыками и прикладами, гранаты рвали и своих, и чужих. Бронебойные пули и снаряды разрывали людей на куски, кровавые брызги висели в густом от дыма и пыли воздухе.
Яростное безумие. Никто не искал спасения, ни егеря, ни эсэсовцы. Рубились, пока не падали замертво.
Я, опять «упав в ярость», расстрелял все патроны, перекидал все гранаты. А когда пришла пора штыка, меня «выкинуло» в обычное течение времени. Выкинуло силком. Вернулся звук, грохотом вернулся, удар в спину, небо и земля поменялись местами, сердце бухнуло и замерло, свет погас.
– Прохор! – откуда-то издали донёсся отчаянный крик Громозеки.
Прорыв нарыва
Ритмичное раскачивание. Это меня волокут.
– Очухался!
Меня поставили на ноги. Трое – Прохор, Гавр и Громозека.
– Чё там? – прохрипел я, закашлявшись.
– Порвали мы друг друга на кровавые ошмётки и расползлись на исходные, – образно доложил Громозека.
Я попытался кивнуть и тут же застонал от боли в голове. Вот это отходняк!
– Расползлись?!
– Расползлись. Немец давит теперь, но не сильно. В атаки не идёт. Огневая дуэль. Позиции сильно разбиты. Большие потери. Отходить надо.
– При свете дня отходить – погубить вообще всех. До вечера держаться! Зубами держаться! Ой, пацаны, опять батарейка садится!
Пришёл я в себя уже ночью. Остатки бригады отходили на последний, внутренний периметр обороны. Я думал, у меня отходняк от гиперактивности нервной системы, оказалось, что только частично. А в основном контузия от взрыва боекомплекта Малыша – Т-34М Кораблёва.
Подсчитал потери, ужаснулся. Да, набили мы много немцев, но их там – полная Европа, а у меня – каждый пацан – невосполним!
Фактически за вчерашний день оперативная группа прекратила своё существование. У меня осталось в строю меньше тысячи человек, три Т-34, все коцаные, пробитые, семь Единорогов и четыре Т-70М. Да, ещё две сорокопятки ИПТАПа и мой «паровой молот», который, экономя боезапас, почти не стрелял, потому остался «невскрытым». Основные потери в танках мы понесли во встречном бою с эсэсовцами, там же Вороны десанта стали на самом деле Кровавыми, а вот орудия и самоходы ПВО мне выбили «фоккеры», падлы!
Связался с Ватутиным. Спецсвязь ещё работала, как ни странно, хотя нас уже полностью и очень плотно окружили. Доложился.
– Ты держись та…
Сглазил. Высокочастотку нашли немцы. Теперь – только радио. Пока батареи не сдохнут. Все генераторы заранее вывели из кольца окружения. Очень уж они дефицитные, понимаешь. У нас на всю бригаду был один. Ещё два у немцев отбили. Отбили бы больше, но мои бойцы – что дети малые, не понимают, какая ценность – генератор, дырявят их, как решето. Рассказывают потом мне сказки, что бой был, немцы, понимаешь. Не понимаю! Немца – убей, а зачем генератор-то дырявить.
Стал прикидывать палец к носу, то есть обдумывать дальнейшие наши телодвижения, но был остановлен Волчарой:
– Ты отстранён от командования.
Я попытался рассмеяться, простонал:
– С хрена ли? И кем?
Он предъявился. Бумажки мне суёт. Да, с таким званием по окопам в тылу врага шариться?!
– Ну, и дальше что?
– Формируем ударную группу. На рассвете – пробиваться будем.
– Место прорыва по радио согласовывал?
Он выжидательно смотрел на меня.
– Ты же сам сказал, что слушают нас. Даже немудрёные наши шифры понимают. Нельзя радио пользоваться.
– Поучи отца…
– И баста! – подсказал я ему. – Дело твоё, командир. Ты только ребятишек моих не угробь!
Мой двойник с блиндажа пустого штаба изображал интенсивный радиообмен. Бойцы провели перегруппировку, окружение погрузилось в сон.
– Громозека, ни хера оно не красит!
– Будешь? – сказал он, коверкая речь набитым ртом, протянул мне батончик шоколада. Того самого, с начинкой.
