Уэс обнял меня и притянул себе под бок. Я чувствовала тепло его тела, согревающее меня. Мы шли неизвестно куда.
– Милая, ты единственный человек, которому я доверяю.
Я с трудом совладала со своими эмоциями, рвавшимися наружу. Прижалась к нему покрепче, и мы продолжили идти. Город ошеломлял. Несмотря на погоду, вокруг было полно людей, они с бешеной скоростью ходили от двери к двери, высаживались из ярко-желтых такси. Стоило человеку подойти к краю тротуара, как такси появлялось словно из воздуха. Воздух был наполнен ароматами, которые источали уличные киоски, продающие все подряд – от хот- догов до чуррос[11] и пиццы.
Добравшись до центра Манхэттена и оказавшись около Рокфеллер-центра, я остановилась перед катком.
– Прекрасная позиция. – Я улыбнулась, Уэс взглянул на меня и покачал головой.
Ребята из съемочной группы установили камеры, пока я изучала окрестности. Краем глаза заметила мужчину, который помогал маленькой девочке, судя по всему, своей дочери, зашнуровать коньки. Я подошла к ним.
– Здравствуйте! Прошу прощения за беспокойство. Меня зовут Миа Сандерс, я беру интервью для эпизода шоу доктора Хоффмана, посвященного благодарности.
Мужчина встал и загородил от меня свою дочь. Должно быть, инстинктивное движение отца, защищающего ребенка.
– Да, и? – В его низком голосе прозвучало подозрение. Он осмотрел меня с головы до пят.
Я махнула в сторону съемочной группы и Уэса, стоящих рядом с катком.
– Может быть, вы согласитесь дать мне интервью? Это буквально один-два вопроса. Я пытаюсь запечатлеть повседневную жизнь американцев и рассказать о ней всему миру. Когда ваша малышка подрастет, ей будет приятно знать, что ее показывали по телевизору. – Я улыбнулась темноволосой и темноглазой девочке. Ее длинные локоны спускались из-под шапочки по бокам. Щеки порозовели от мороза.
Мужчина, такой же темноволосый и темноглазый, наклонился к ней.
– Анна, хочешь, чтобы тебя показали по телевизору? – Он взял ее за подбородок.
– Конечно, папа.
Я захлопала в ладоши.
– Прекрасно. Пожалуйста, подойдите вон туда, где стоят камеры. Это будет чудесно!
Поскольку малышка уже надела коньки, папа с легкостью взял ее на руки. Девочке было не больше пяти или шести лет, а он был крупный парень.
– Итак, мистер…
– Пикеринг. Шон Пикеринг.
Я повторила про себя их имена, чтобы не забыть перед камерой. Не хотела задерживать их надолго. И больше всего на свете мне хотелось, чтобы этот отрывок был настоящим. Если бы я запнулась… Что ж, жизнь полна незначительных ошибок, и даже люди на телевидении не идеальны, что бы ни думала на этот счет публика.
– Ладно, парни, вы готовы снимать?
Звукооператор подал мне микрофон и наушник. Я прикрепила их, поправила свои длинные волосы справа и слева, прячась от холода. Кроме того, Уэс говорил, что с такой прической и в клетчатой шапочке я выгляжу очень мило. Оператор заметил, что мое зеленое пальто прекрасно подходит к темным волосам и зеленым глазам.
– Вы готовы? – спросила я у Шона.
Он кивнул, прижав дочь ближе к себе.
– Да, пожалуйста.
Оператор сосчитал с пяти до одного.
– Я здесь вместе с Шоном Пикерингом и его дочерью Анной, в самом сердце Манхэттена, рядом с Рокфеллер-центром. Они собираются кататься на коньках – это любимое занятие многих жителей Нью-Йорка. Спасибо, Шон, что вы разрешили отвлечь вас на несколько минут.
Шон улыбнулся.
– Рад помочь вам.
– Что я хочу спросить у вас, Шон, поскольку День благодарения не за горами, за что вы благодарны жизни?
Он посмотрел в камеру и крепко обнял дочь.
– Я благодарен за мою Анну. Это единственное, что у меня осталось от ее матери, моей покойной жены.
Я не знала, что сказать. Что говорить, когда узнаешь о тяжелой утрате? «Соболезную»? Вряд ли он хотел это услышать.
Камера продолжала снимать, повисла пауза. Потом Шон продолжил:
– Быть отцом-одиночкой – нелегкая задача, но эта малышка, – он потерся носом о нос Анны, – она радует меня каждый день все эти пять лет.
Анна захихикала и положила ладошки на щеки отцу.
– Папа, так холодно! – Она засмеялась и расплылась в улыбке, озарившей все вокруг.
