коммуникации, обслуживающими интересы различных политических структур. В конце XIX в. пресса становится бизнесом. Массовая аудитория, которая появилась в связи с растущей урбанизацией, всеобщим образованием и проч., дала возможность прессе зарабатывать средства на рекламе – увеличивать тираж, снижать стоимость номера для конечной аудитории, а накопленную аудиторию продавать рекламодателям. Эта модель постепенно превращала газеты из пространства дебатов в пространство привлечения аудитории (в том числе «жареными фактами»). Газеты перестают быть прессой мнения, то есть перестают отражать – каждая – свое мнение. Коммерческая логика делала невыгодной плюралистическую модель, предполагавшую право аудитории читать разные газеты. И газеты под знаменем «объективной журналистики» или «новостной журналистики» перестают отражать мнение одной партии, а стремятся представить широкий набор мнений с тем, чтобы аудитория не уходила к конкурентам. Однако, по мнению американского ученого Роберта Макчесни, газеты, становясь бизнесом, постепенно деполитизировали аудиторию, упрощали ее представления о политике, стремились расширить долю рынка в коммерческих целях.[68] Это, в свою очередь, приводило к концентрации медиа. За последние 150 лет количество собственников медиа сократилось, что более или менее повсеместно привело к тому, что реально контролирует массмедиа очень ограниченное число владельцев. Плюралистическая модель докоммерческого периода уже в прошлом, однако современная модель медиа за рубежом, будучи чисто коммерческой, в первую очередь действует в интересах крупного капитала, которому и принадлежат медиа. В результате, несмотря на формальную «объективность», реально медиа не работают как медиаторы в демократических системах, а способствуют воспроизводству господствующих правил и элит, которые в массе своей предполагают поддержку неолиберальной доктрины о минимальной роли государства в экономике, о минимальной налоговой базе в целях «стимулирования экономического роста», о поддержке крупных компаний и т. д. Книга Макчесни об этом так и называется: «Rich Media – Poor Democracy» («Богатые медиа – бедная демократия»).[69]
Другой аргумент пессимистов сводится к тому что граждане в условиях демократии не способны грамотно воспользоваться информацией о политических альтернативах, а следовательно, совершить разумный политический выбор. Медиа, таким образом, нет никакого резона стремиться к отражению всех точек зрения: граждане все равно не в состоянии на основе этих точек зрения принять решение. Наиболее экстравагантный взгляд на проблему предложил Уолтер Липпман считавший, что нужно сосредоточить власть в руках элит, которые только и в состоянии принять решения и реализовать политику, направленную на сохранение и поддержание общественного благосостояния.[70] Для остального же населения, по мнению Липпмана, при помощи медиа нужно создавать видимость его участия в общественной жизни, на деле изолируя от принятия решений.
Так или иначе, идея подчиненности медиа корпоративным и глобальным интересам, которые в результате не дают им действовать в качестве медиаторов и информировать о качестве общественных благ, является одной из самых популярных в теориях медиа (см. гл. 16). Наличие представленных выше двух позиций не позволяет нам быть безусловно ни на стороне медиадетерминистов, считающих, что медиа влияют на конфигурацию политических режимов, ни на стороне социальных детерминистов – адептов идеи, что медиа полностью подчинены той социальной системе, в которой они действуют.
§ 5. Эволюция систем принуждения и коммуникативных форм их осуществления
Выше рассматривалась взаимосвязь политических режимов, экономических ресурсов и средств принуждения. Мы остановились на том, что, совершенствуя внешние и внутренние средства принуждения – армию и вооруженные силы, а также внутригосударственные средства поддержания порядка (полицию, например), – государство нуждалось все в больших ресурсах, что, в свою очередь, требовало от него увеличения усилий на то, чтобы совершенствовать экономику, производительность труда, торговлю и участие населения в этих процессах. Развивая государство, правитель сталкивался с тем, что ему приходилось чаще изымать людские ресурсы, которые в ином случае были бы направлены в войска, для обеспечения развития экономики, а она уже поставляла ресурсы для ведения вооруженных действий. В том числе необходимо было поддерживать достаточный уровень администрирования мобилизационной деятельности государства.
В ранних формах государственного устройства проблема изъятия ресурсов решалась игрой с нулевой суммой, то есть принудительным изъятием ресурсов у противника. Правитель мог разграбить земли другого правителя и на короткое время получить ресурсы. Однако увеличение масштабов войны и обеспечение международной стабильности требовали налаживания механизма перманентного пополнения ресурсов и казны, чего обычным изъятием уже было невозможно достичь. Разовое разграбление города не давало возможности в дальнейшем, в течение долгого времени, изымать у него ресурсы. Это постепенно вынуждало правителей предпочитать разграблению городов договорные отношения, результатом чего становились те или иные виды услуг, которые такие правители могли оказывать городам. Чаще всего это была военная защита или протекторат и обеспечение городов продовольствием, произведенным, как правило, за их пределами (сельскохозяйственные угодья в меньшей степени находились под контролем городов, но в большей – под контролем лендлордов).
Как все эти изменения воплощались в развитии систем коммуникаций? В первую очередь следует отметить, что необходимость договариваться и обеспечивать порядок на территориях, которые являлись поставщиками ресурсов для наращивания военной мощи, вынуждала правителей делать ставку на развитие инфраструктуры и усложнение администрирования. Это, в свою очередь, способствовало развитию светского образования, росту уровня грамотности и спроса на книги и печатные издания. Администрации все меньше нуждались в военном управлении «огнем и мечом» и все в большей степени делали ставку на учет, налогообложение, развитие постоянных институтов и процедур. Светское образование и, соответственно, книжная культура глубоко проникли в государственный аппарат, городские магистраты и другие учреждения. Книга постепенно становится неотъемлемой частью культуры образованных людей в эпоху Просвещения.[71] Инфраструктурные усовершенствования территории государства
