сразу поймешь: интеллигентный человек, тонкой душевной организации. У меня, если честно, до сих пор в голове не укладывается, как он мог такое зверство сотворить! Ведь никто до последнего на него не думал, он ведь детей этих несчастных помогал искать. Если бы не Маринка, царствие ей небесное, – он размашисто перекрестился зажатой в руке флягой, – никто бы так ничего и не узнал.
– Кто такая Маринка? – Впереди забрезжил тусклый электрический свет. Ева не сразу поняла, что это освещается фонарями «змеиный хребет», ведущий к острову. Освещается весь, по всему длиннику. – Еще одна воспитанница детдома?
– Да не воспитанница, а сотрудница. Медсестричкой у нас работала, года четыре, наверное. А может, и больше. Она Эммы родная сестра была. Вы Эмму должны знать. Хозяйка кофейни она.
– Мы знаем Эмму, – заверил его Елизаров. – Так что случилось с Мариной? Ее уже нет в живых, как я понимаю?
– Нет. Ее Горынычев убил.
– За что?
– За то, что она первая догадалась, кто он есть на самом деле. Они ж с ним работали вместе, он врач, она медсестра. Заприметила что-то, заподозрила и Амалии нашей рассказала. Они с Амалией подружками были. Возраста-то примерно одного. Да и с кем там было на острове дружить, не с директрисой же, перечницей старой!
– И Амалия поверила? Вы же сами говорили, что Горынычев со всех сторон положительный был.
– Поверила, да, видно, не сразу. За то и поплатилась. Плату такую уплатила, что никому не пожелаешь. – Антон Палыч пьяненько всхлипнул. – Пока Амалия наша думала да размышляла, как быть и кому обо всем рассказать, – Горыныч Маринку-то того… убил. Умерла девчонка ни за что ни про что.
– Вы сказали, Амалия поплатилась?.. – Джип вполз на «хребет», застучала под колесами брусчатка. – Чем поплатилась?
– Так сыном единственным.
– У Амалии есть сын? – Елизаров перегнулся через спинку сиденья, пристально посмотрел на бухгалтера.
– Был сын, – уточнил тот и снова всхлипнул. – Оно-то скорее всего пацаненок и без Горыныча долго бы не протянул. Болел сильно. Рак крови у него был. Амалия с ним больше в больницах времени проводила, чем дома. Первое время она еще надеялась, в Пермь ездила, анализы какие-то они всё сдавали, курсы какие-то проходили. А потом всё, вернулись вдвоем на остров. Помню, он худенький такой был, бледненький, лысенький – кожа да кости. У нас шептались, что не жилец – мальчик. Но это надо было Амалию знать, она руки никогда не опускала, делала все возможное и невозможное. Я своими собственным глазами видел, как она по лугу травки какие-те собирала, а потом сыну заваривала. И книг тьму прочла, и медицинских, и околомедицинских! Даже глупости всякие читала, навроде заговоров на здоровье. Вроде бы умная женщина… – Бухгалтер снисходительно усмехнулся, а потом так же снисходительно сказал: – Но понять ее, конечно, можно. Утопающий хватается и за соломинку.
– Что случилось с мальчиком? – оборвал его Елизаров. Довольно грубо оборвал.
– А мальчик стал последней жертвой Горыныча. Пока Амалия думала, как поступить, Горынычев ее сына похитил и спрятал где-то на острове. Или убил, а потом тело спрятал, – проговорил Антон Палыч задумчиво. – Правды мы никогда не узнаем.
– Погодите! – Ева не выдержала, слишком дикой, слишком страшной выходила эта история восемнадцатилетней давности. – Что значит, никогда не узнаем?! Горынычев разве не сознался?!
– Так не успел. – Бухгалтер развел руками. – Пристрелили его.
– Кто пристрелил? – спросили они с Елизаровым одновременно.
– Так Кирилл Сергеевич Бойцов. Начальник нашей полиции. То есть это он сейчас начальник, а тогда был обычным следаком. Просто повезло ему на том деле карьеру построить. – В голосе Антона Палыча послышались завистливые нотки. – Оказался в нужном месте и в нужное время. Горынычев как раз за Амалию взялся. Она же, как узнала, что сын ее пропал, сразу в Горынычеву вину поверила. Ну и бросилась на него, аки орлица, а он ее ножом пырнул. Плечо пробил, следующий удар бы точно в сердце пришелся, как Маринке, да Бойцов вовремя подоспел, пристрелил гада.
– Как пристрелил? – спросила Ева.
– Обыкновенно – насмерть. Вышиб мозги. Потом-то оправдывался, конечно, что по-другому у него никак не получилось бы, что Амалия была на линии огня и счет шел на секунды, но вот лично я считаю, что это все проявление крайнего непрофессионализма!
– Почему непрофессионализма? – Ева покосилась на бухгалтера. Он не нравился ей все больше и больше. Елизарову, похоже, тоже не нравился, потому что тот хмурился и, кажется, даже скрежетал зубами.
– Потому что опасного преступника, маньяка, считай, вместо того чтобы обезвредить и допросить, он взял и пристрелил. И что теперь?! – спросил Антон Палыч с апломбом.
– И что? – эхом повторила Ева.
– И то, что тела детей так и не нашли! Ни тех двоих, что сначала пропали, ни сына Амалии. А вы вот представьте на минуточку, что дети на тот момент были еще живы, что Горыныч держал их в подземелье под замком или в одной из пещер. И если бы его допросили, он бы раскололся. Вы бы слышали, как кричала Амалия, как она бросалась на Бойцова, какими словами его обзывала!.. Я свидетель. А он стоял, как истукан, даже не пытался защищаться, только повторял все время: «Прости… прости… он бы тебя убил…» Представляете?
