*** Где ты скрываешься, Мечта, моя богиня? Где тот счастли?вый край, та мирная пустыня, К которым ты стремишь таинственный полет?.. Младенец сча?стливый, уже любимец Феба, Он с жадностью взирал на свет лазурный неба, На зелень, на цветы, на зыбку сень древес, На воды быстрые и полный мрака лес. [38] Константин Батюшков В этом отрывке слово счастливый употребляется два раза с разным ударением: в первом случае (счастли?вый) используется более современная форма, до сих пор существующая в русском языке, а во втором — форма более старая, восходящая к церковно-славянскому языку и характерная для поэтических текстов XVIII века (сча?стливый). Использование подобной вариативности помогало придавать поэтическому тексту большую гибкость по сравнению с повседневным языком и языком прозы.
Другим способом остранения может быть намеренная архаизация стиха — например, комбинаций ч и щ, которые создают образ древнерусского или даже старославянского языка. К такому приему часто прибегал символист Вячеслав Иванов:
О души дремные безропотных дерев, Нам сестры темные — Дриады! Обличья зыбкие зеленооких дев, Зеленовейные прохлады, Ковчеги легких душ, святилища дерев! [145] В современном стихе сильный остраняющий эффект может создаваться иноязычными вставками, которые вводятся непосредственно в текст и даются без перевода, причем поэт в этом случае может обращаться как к такому языку, что потенциально известен читателю (например, английскому), так и к тому, что вряд ли будет ему понятен (22.2. Межъязыковое взаимодействие).
Гавриил Державин, 1743-1816 БОГ О Ты, пространством бесконечный, Живый в движеньи вещества, Теченьем времени превечный, Без лиц, в трех лицах Божества!
