трижды (3 есть символ) 7 (священное число)), только испорченное некоторым приближением к нему: 666[1272]) стоят на этом стеклянном море (мире), держа гусли Божии (т. е. будучи музыкальными творцами мира: миротворцами, чудотворцами, теургами)» (Откровение. Гл. 15, ст. 2).
Мир возможен только в Мiре Божием и во имя Мiра, а не обратно (нравственная проблема, вопрос о ницшеанстве христианства): обратно: мир, худой – лучше уж «добрая ссора»: в ссоре хоть движение, хоть возможность устранением одной из борющихся сторон мира в Мiре. А худой мир: безнадежность без исхода (нравственнизирование христианства: христианство для нравственности). Ведь Христос говорил о мире в Мiре, о мире, который был ниспослан после «доброй ссоры». «Блаженны миротворцы, ибо они Сыновьями Божиими нарекутся»[1273], если только они и мiро-творцы, теурги. Нравственные «миротворики» никуда кроме «гуся с капустой» и «сна после обеда» (см. «Три сестры» Чехова)[1274] не приведут.
«Апокалипсичность» есть и «окончательность», а эта последняя – существеннейшая сторона христианства; для того чтобы она получила всяческую (научную, критическую) санкцию на реальность, она необходимо должна осуществляться на теургических основаниях. Сюда клонится все развитие науки, философии; единственно возможное сосуществование науки и философии с религией без взаимного друг другом уничтожения – есть такое сосуществование, которое религия рассматривает как систему символов, символам же отводит музыкальное и действенное (вытекающее из сущности воли) значение. Теургия – религиозный волюнтаризм, т. е. полная (без изъяна) организация воли. Или религия должна пасть, как предрассудок, или она – теургия (сюда опять-таки вопрос об отношении Ницше к религии).
Простите, Эмилий Карлович, меня за несуразное и угловатое письмо, но при чтении Вундта мой теургический фанатизм получает богатую пищу. Пишите, я очень, очень часто думаю о Вас, и если это время редко писал, то от общей усталости, безглагольности и неизъяснимости.
Остаюсь готовый к услугам горячо любящий Вас
Борис Бугаев.P. S. Мой привет и уважение Анне Михайловне[1275].
РГБ. Ф. 167. Карт. 1. Ед. хр. 38. Помета красным карандашом: «XXXVII».23 июня 1904 г. Нижний Новгород23 июня 1904 г.Дорогой Борис Николаевич!Я пережил ужасные минуты. Третьего дня получил призывной лист. То, чего я так боялся, совершилось. Я принял это известие с большим и неожиданным мужеством. Анюта[1276] только в первые минуты была потрясена. Потом оправилась.
Теперь я в безопасности.
Медицинским осмотром установлено (опять-таки совершенно неожиданно для меня), что я страдаю страшным малокровием и совершенно неспособен вынести походной жизни.
Мне дали отсрочку на 1 год. Если война к тому времени не кончится, меня отправят, но уже в качестве нестроевого офицера.
Будем надеяться, что война недолго продлится.
Будем надеяться, что решение местного военно-врачебного персонала не будет опротестовано высшим начальством.
Теперь, когда все окончилось благополучно, я ослаб. Терпеть не могу врачебных осмотров. А меня два дня подряд осматривали выслушивали выстукивали мерили и т. д. четыре врача.
Коля[1277], узнав о моей мобилизации, сломя голову полетел в Нижний. Через час он будет здесь.
Слава Богу! Я могу отныне спокойно и свободно дышать. С самого объявления войны я почти не занимаюсь ничем, как следует.
Полгода прошло; это досадно, если принять в особенности во внимание, что я начал музицировать: я бы сделал несравненно больший успех, если бы не война. Впрочем, перестаю ворчать! Буду весел!.. Уж очень многие не хотели, чтобы меня взяли; это важно; волевое напряжение стольких лиц, может быть, не остается без влияния на ход событий.
Горячо любящий Вас
Э. Метнер.РГБ. Ф. 167. Карт. 4. Ед. хр. 41.Конец июня 1904 г. Серебряный КолодезьДорогой, горячо любимый Эмилий Карлович,Как я доволен, что роковая опасность Вас миновала. Я ужасно о Вас беспокоился, но не писал, чтобы не растравлять Ваше беспокойство. Будем надеяться, что к тому времени японцы будут разбиты. И все уладится. Посылаю Вам уже написанное письмо[1278]. Эти письма (2) застали меня в городе Ефремове[1279]. Простите лаконизм. Тороплюсь на вокзал.
