возрождение утраченных идеалов, духовности, воскресение души.
Мир идеальный – это мир духовности, духовный мир человека. Мир идеальный – это мир бессмертных человеческих душ. Он идеален во всех значениях этого слова. И потому этот мир нельзя воссоздать эпически. Духовный мир описывает иной род литературы – лирика. Именно поэтому Гоголь определяет жанр произведения как лиро – эпический, назвав «Мертвые души» поэмой. Бессмертие души – вот единственное, что вселяет в автора веру в обязательное возрождение его героев – и всей жизни, следовательно, всей Руси.
Роль лирических отступлений.
При каждом слове поэмы читатель может говорить:
– Я знаю: если я сейчас раскрою «Мертвые души» наугад, то томик привычно раскроется на 231 – й странице…
«Русь! Чего же ты хочешь от меня? Какая непостижимая связь таится между нам? Что глядишь ты так, и зачем все что есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?… И еще, полный недоумения, неподвижно стою я, а уже главу осенило грозное облако, тяжёлое грядущими дождями, и онемела мысль перед твоим пространством. Что пророчит се необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родится беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернутся и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей, неестественной властью осветились мои очи: У! Какая сверкающая, чудная, незнакомая земле дал! Русь!»
Это – любимое. Сто раз прочитанное и перечитанное. Поэтому томик всегда сам раскрывается на 231 – й странице…
Почему именно это? Почему не такое: «Эх, тройка!… Или: «Боже, как ты хороша подчас, далёкая, далёкая дорога! Или… Нет, все – таки это. Вот он, Гоголь, объятый могучим пространством Руси, что
«В
(В. Г. Белинский).
Читая лирические отступления (да и не только их, а все поэму) в первый раз, не зная имени автора, с уверенностью скажешь
(В. Г. Белинский)
Гоголь иронически рассуждает о «толстых» и «тонких» представителях дворянства, о «господах большой руки» и «господах средней руки», говорит о русском слове и русской песне. Все это тонко и умело вплетается в сюжет произведения.
Вспомним начало шестой главы: «Прежде, давно, в лета моей юности…» Вспомним: «…О моя юность! О моя свежесть!». А через несколько страниц «У одного из строений Чичиков скоро заметил какую – то фигу… Платье на ней было современно неопределимое, похожее очень на женский капот, на голове колпак, какой носят деревенские дворовые бабы, только один голос показался ему несколько сиплым для женщины». Это же Плюшкин! Ну и убого же выглядит эта «прореха на человечестве» на фоне такого лирического отрыва!
А между двумя прекрасными отступлениями («Русь! Русь! Вижу тебя…» и «Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога!»), что в начале одиннадцатой главы, кошмарным диссонансом звучит: «Держи, держи, дурака!» – кричал Чичиков Селифану. «Вот я тебе палашом! – кричал скакавший навстречу фельдъегерь с усами в аршин – Не видишь, леший дери твою душу: казенный экипаж!»
Пошлость, пустота, низость жизни ещё четче вырисовываются на фоне возвышенных лирических строк. Этот прием контраста применён Гоголем с большим мастерством. Благодаря такому резкому противопоставлению мы лучше уяснили мерзкие черты героев «Мертвых душ».
Такова роль лирических отступлений в композиции поэмы.
Но самое главное то, что в лирических отступлениях выражаются многие взгляды автора на искусство, отношения между людьми. Из этих коротеньких отрывков можно вынести столько душевного тепла, столько любви к родному народу и всему, им созданному, столько умного и нужного, сколько не вынесешь из некоторых многотомных романов.
Гоголь вытащил на страницы наших книг «всю страшную, потрясающую тину мелочей, всю глубину повседневных характеров…». Гоголь крепкого