Экспансия – III

— Корректно ли это по отношению к мастеру? — спросил Макайр. — Все же пока что в нашем управлении он никто… Может быть, разумнее попросить санкцию адмирала на то, чтобы проинформировать нашего общего друга?

Визнер аккуратно положил трубку на рычаг:

— Вообще-то, вы правы… Такт, прежде всего такт… Хотя порядочность я бы все же вынес на первое место… Не согласны?

— Порядочность обязана быть константой человека, вы правы, Фрэнк, но я постоянно сопрягаю два этих понятия, они для меня неразделимы.

— Скажите, а я преступлю нормы порядочности, если спрошу: что вас побудило приехать сюда в четыре утра и самому шифровать телеграммы на юг и в Гамбург?

— Повторяю, Фрэнк, это все согласовано с Даллесом. Не ставьте меня в неловкое положение перед ним. Вы же помните его любимую пословицу: «секрет двоих — секрет свиньи», то есть то, что знают двое, узнает и свинья.

Визнер рассмеялся:

— Так кто из нас троих свинья, Боб?

Продолжая смеяться, он поднялся, отошел к столу, достал плоский диктофон, поманил Макайра и, кивнув на черный удлиненный ящичек, спросил:

— Знаете, что здесь?

Тот отрицательно покачал головой; глаза его сделались еще меньше и вроде как бы втянулись в череп.

— Знаете, Боб, знаете… Во всяком случае, догадываетесь… Хотите прослушать вашу беседу с сеньором Гуарази? Или вы ее помните до последнего слова?

Макайр тихо спросил:

— Вы следили за мной?

— Нет. Я не слежу за тем, кого считаю другом…

— Включите, — попросил Макайр. — Я хочу послушать.

Визнер кивнул, нажал на кнопку, загорелась красненькая лампочка индикатора; запись шла без помех; узнаваемость голосов абсолютная:

Макайр. — Я вызову наряд ФБР, Пепе. Утро ты встретишь в камере.

Гуарази. — Мне не привыкать, мистер Макайр. Вы, кстати, допустили ошибку, назвав меня по имени, это уже улика. А вот вам будет трудно привыкать к новому состоянию, если мистер Вальтер Кохлер даст свои показания про то, как вы на него работали…

Макайр. — Замолчите! Что вы несете?!

Гуарази. — Он в Гамбурге, мистер Макайр. У нас есть возможность повлиять на него в нужном направлении… Можем решить вопрос кардинально… Все зависит от вас… Если вы согласитесь выполнить мои просьбы, я гарантирую молчание мистера Кохлера. Вы же знаете, ваша карьера будет закончена, как только он заговорит. А он голодный… Ему надо есть… Он готов на все.

Макайр. — Что вам от меня надо?

Гуарази. — Охранную грамоту для Роумэна. И шифротелеграммы южноамериканским резидентурам.

Макайр. — Что?!

Гуарази. — Охранную грамоту для Пола Роумэна и шифротелеграммы… Причем фамилия его будет написана через дефис, вместе с той, которую он сейчас использует, — в интересах дела…

Макайр. — Вы сошли с ума.

Гуарази. — До свиданья, мистер Макайр, простите за поздний визит.

Макайр. — Погодите же! Сядьте. Объясните ситуацию.

Гуарази. — Мы не объясняем ситуацию. Мы обращаемся с просьбой. Вы вправе выполнить ее, можете отказать — все зависит от вас.

Визнер выключил диктофон и обернулся к Макайру; тот медленно осел на пол: лицо синюшное, глаза прикрыты набрякшими желтыми веками.

Обидно, если умер, подумал Визнер, и содрогнулся: какая безнравственность, у него же семья, в конце концов!

Обидно, если умер, повторил он, вся комбинация летит к черту, а это могла быть неплохая комбинация.

Визнер обошел стол, набрал в рот воды из графина и обрызгал лицо Макайра; веки дернулись; тогда Визнер начал похлопывать его по щекам, приговаривая:

— Давай, давай, миленький! Все будет хорошо! Открой глаза!

И Макайр открыл глаза, полные слез.

— Помочь подняться? — спросил Визнер.

Макайр оперся руками о ковер (у него же бицепсы, как у профессионального боксера, подумал Визнер, я бы на его месте свернул мне челюсть и унес запись, никаких доказательств), с трудом поднялся; фигура его сделалась за эти минуты опущенной и дряблой.

— Можете говорить? — спросил Визнер. — Или хотите уехать домой?

— Я могу говорить, — тихо ответил Макайр. — Только… Есть о чем?

— Да. У меня деловое предложение. Выпить хотите?

— Нет.

— Сейчас вам надо выпить, Боб. Совсем немного. Это приведет вас в норму. Не считайте, что все потеряно. У меня есть предложение, и оно вполне серьезно…

— Хорошо, я выпью, — еще тише ответил Макайр.

— Только не говорите, как раввин на похоронах, Боб. Возьмите себя в руки. И если я говорю, что выход есть, значит, он есть.

— Даллес в курсе всего произошедшего?

— Не знаю. Комбинирую я, а не Даллес. Я его очень люблю и ценю, но свои планы вынашиваю сам и никому их не доверяю. Даже когда Аллен станет хозяином этого предприятия, я буду продолжать вести свою линию. А если она ему почему-либо не понравится, уйду к себе на Уолл-стрит; политику могут делать люди, имеющие состояние, то есть не страшащиеся риска. Пейте. Залпом. Вот так, молодец… А теперь дышите носом, сильней, молодчина! Порозовел… Как не стыдно распускаться…

— Что теперь со мною будет, Фрэнк?

— Мистер Визнер… До тех пор, пока мы не закончим беседу, я не Фрэнк, а Визнер, мистер Визнер.

— Простите, мистер Визнер.

— Уже простил… Как голова? В порядке?

— Да.

— Тогда слушайте внимательно, Макайр. Очень внимательно. Сейчас у вас на счету сорок девять тысяч долларов, верно?

— Да.

— Вы согласны с тем, что это гроши?

— Для вас — да. Квартира у меня выплачена, я считаю, что это вполне приличные накопления.

Визнер покачал головой:

— Это гроши, Макайр. Знаете, сколько получает за роль хороший актер Голливуда?

— Сто тысяч… Так, во всяком случае, пишут в «Сошиал».[37]

— До трехсот тысяч. Но в будущем станут платить больше… Вот я вам и предлагаю триста тысяч… Как звезде… Согласитесь, хорошие деньги… За то, что вы сыграете роль, которую вам напишут… А мы ее с вами прорепетируем…

— Какую роль?

— Интересную.

— Какую роль? — настойчиво повторил Макайр, по-прежнему тихо, так тихо, что Визнеру приходилось напрягаться, чтобы слышать его.

— Роль Макайра. С сорок второго года. С той поры, как он привез сюда агента абвера Кохлера… А в сорок пятом получил из Мюнхена задание — под страхом разоблачения — делиться информацией, представляющей оперативный интерес…

— Вы хотите разгромить организацию Гелена?

Визнер удивился:

— А что это за организация? Я про такую ничего не слышал. Ну-ка, ну-ка, объясните, чертовски интересно…

— Не играйте со мною так жестоко, Фр… мистер Визнер…

— Я не играю, а фантазирую, Макайр… В Мюнхене есть силы, связанные с гитлеровцами. Вы это знаете. Мы, патриоты Америки, их ищем. И мы их — рано или поздно — найдем… Но за их спиной стоит русский резидент Штирлиц, который подвел к нашему чистому и мужественному разведчику Полу Роумэну свою девку, агента высокой квалификации. Скрывшиеся нацисты, агент Москвы и вы, чиновник разведки, изгнавший из наших рядов Роумэна, которого человек сломал на Кохлере… Вы знаете, в нашем государственном аппарате, в его высших эшелонах затаились люди, связанные с Кремлем, они открывают Москве самую секретную информацию… Поэтому противник и забросил вашего Кохлера в Гамбург… Да, вы допустили слабость — не более того… Вы ведь хотели захватить четверку, как только бы они сунулись в наши резидентуры на юге, не правда ли?! И потом во всем признаться? Или нет? Возможны варианты ответа. Либо вы играете роль человека, служившего — через немцев — Москве давно и осознанно, либо тянете линию человека, который совершил трагическую ошибку… Вас уволят — это, надеюсь, понятно… Но вас не осудят… Возможно, вам дадут три, четыре месяца тюрьмы, но за вас внесут залог… После этого вы получаете деньги и переезжаете на юг… А уж потом делаете фильм-исповедь… Мы вам будем помогать в этом, мы сделаем сценарий самого сильного антикоммунистического боевика, который только можно себе представить… Это даст вам еще триста тысяч, если не больше. Можете, конечно, отказаться, но тогда я на вас не поставлю ни цента. Вы же сломались, Макайр, вы преступили долг, помогли врагу. Это все. Теперь я готов слушать ваши доводы, вопросы, условия…

— Сначала давайте расставим все точки над «i». Речь идет о заседании Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности? Или о федеральном суде?