Беседы с Джедом №1

не хотел поверить в увиденное. Мне до сих пор стыдно за тот смех. Я был молод и укурен. Теперь ты знаешь).

Что касается одежды, я бы внёс несколько исправлений. Мне доводилось видеть наставников в западной одежде, и они не выглядели такими же просветлёнными, как их костюмированные визави. Думаю, я бы выходил в неотбелённой хлопчатобумажной тунике и с чётками в руках. Я бы только носил чётки, потому что постоянное их перебирание может показаться притворным и бросить тень подозрения на мои остальные притворства. А ещё, полагаю, я надел бы штаны.

Организуя (проводя? отправляя? возглавляя?) сатсанг, я бы держал в руке цветок, чтобы все знали, что я просветлённый духовный наставник, а не какой-то парень, который пришёл первым и занял лучшее место. Наверное, я бы поставил какую-нибудь скульптурку вроде символа «ом» или фигурки танцующего Шивы, а может просто кофейную кружку с надписью: «Главный в мире духовный учитель». И, разумеется, мне понадобилось бы фото в рамочке с каким-нибудь почитаемым духовным парнем в качестве намёка на одобрение с его стороны. Наверное, я бы поставил портрет Раманы, что обеспечило бы мне непоколебимое доверие со стороны аудитории, хотя личто я предпочёл бы Стэна Лорела.[4]

Мы бы начали сатсанжить после нескольких минут молчаливой медитации, в ходе которой я вышел бы на сцену своего разума и сыграл «Фарфоровую куклу» из шоу Dead’s 1980 Radio City. Затем я вынырнул бы с осоловелой улыбкой на лице и пробормотал что-нибудь о сладком чувстве, наполняющем помещение. Потом я бы мягко потряс руками, слегка затёкшими от того, что я подыгрывал Джерри на воображаемой гитаре, но моя аудитория приняла бы это за очищающую энергетическую процедуру, что ещё более укрепило бы мой духовный авторитет кудесника.

В конце концов я бы заговорил. Я бы начал с какой-нибудь традиционной вводной скороговорки, слегка разбавленной юмором, может быть, подшучиванием над кем-нибудь персонально, чтобы произвести впечатление доступности, и какой-нибудь самокритичной историей, чтобы дать понять, что мы ровня, а потом я пустился бы в долгое объяснение, что просветление на самом деле не что иное, как просто озарение, вроде воспоминания, где ты забыл ключи, и осознания, что ты не любишь мягкий сыр.

Если бы я оказался опасно близок к провалу, сказав что-нибудь осмысленное и дискредитируя себя таким образом, я бы подсыпал терминов на санскрите, незаметно расширяя тем самым пропасть между учителем и учениками и подчёркивая свою необходимость для группы, которую ещё нужно вести через тёмный лес. Ещё я бы сделал усилие, чтобы вспомнить, что мы собрались на сатсанг для группового изготовления конфет из дерьма, а это ключевая особенность, учитывая, что никто здесь не хочет на самом деле смыть дерьмо своего фальшивого я, а только приукрасить его, сделать не таким вонючим и удовольствоваться дерьмовостью.

Я с облегчением открываю для себя, что с людьми на сатсанге я могу очень небрежно ронять слово «истина». Я, как правило, слегка одержим истиной, и, полагаю, это может помешать мне быть тёплым и пушистым в качестве учителя, но вот мы даём новое определение истины, чтобы оно могло значить что угодно, например, «согласно моим верованиям», «как меня учили» и «это кажется довольно очевидным», так что всё, что общепринято, и всё, во что верят, теперь истинно. Договорная истина, разве это не прекрасно? Думаю, я действительно много упустил, относясь настолько буквально к этому весёлому слову.

Как инструктор/дирижёр/проповедник на сатсанге, думаю, что неплохо было бы иметь какие-нибудь запоминающиеся высказывания на тот случай, если я захочу продавать маечки и наклейки на бампер в глубине помещения. Высказывания в моих теперешних закромах не такие запоминающиеся: страх того, ненависть к этому, не-я, ничего никогда и так далее. Возможно, сейчас как раз нужный момент, чтобы вставить слова, которые люди любят всем сердцем — например, Любовь, Бог и Дхарма: я люблю Сострадание, я люблю сыр Тофу, я люблю Любовь, я люблю гниющего Будду, его кишащий личинками труп. (Последнее, наверное, нужно переделать). Ещё один момент — следует ли мне передавать группе мою энергию шакти. У меня на самом деле нечем поделиться, но сатсанг кажется как раз подходящим местом, чтобы делиться тем, чего у тебя нет.

Получив вопрос, я буду закрывать глаза и долго тянуть молчаливую паузу, чтобы всё выглядело так, будто я получаю наставление свыше, хотя на самом деле я буду пытаться подавить рефлекторный порыв дать правильный ответ.

«Шри Джед?», — чирикнет кто-то.

«Шри Шри Шри Шри Джед», — поправлю я мягко. Я подумывал, не добавить ли пятое «шри», но это, наверное, будет звучать нелепо. «Да, возлюбленная снежинка?»

«Привет, меня зовут Кэрол».

«Какое благоприятное имя. Оно означает лунный картофель на санскрите».

«А, ладно, — сказала бы она, почтительно вращая глазами. — Иногда во время медитации я чувствую тяжесть в груди, будто мой сердечный центр не может справиться со всеми эмоциями, которые я испытываю. С этим можно что-то сделать?»

«Ещё бы, — ответил бы я сладкозвучно. — Тебе нужно найти способ засунуть свои метафорические пальцы в свой метафорический рот и выблевать всё это сердечное дерьмо. Я знаю, ты думаешь, что оно правильно и важно и что нужно тщательно анализировать его, как будто оно священное, но это просто комок отвратительной гадости вроде клочьев волос в сливе душа. Ты просто хочешь избавиться от этого, смыть в унитаз и помыть руки».