— Вы не должны дурно думать обо мне… Я…
Наклоняясь и целуя ее руку, Казарин сказал вполголоса:
— Я не думаю о вас дурно…
Он выпрямился и сказал:
— Ни о ком из нас нельзя думать дурно: мы все одинаковы…
Поднимаясь по лестнице, Анна Ор пыталась разгадать, что могли означать эти слова… Записка Маршана, найденная на столе в номере, отвлекла ее от этих мыслей:
— Прошу придти в девять в кабаре «Арлекин». Необходимо. М.
То, что всегда осторожный Маршан оставил ей записку, несколько удивило актрису… Она перечла записку, не нашла ничего нового и, спрятав в бювар, прилегла отдохнуть…
Лицо Казарина с тем неуловимым, странным выражением, которое промелькнуло перед ней, на один момент снова проплыло перед ее глазами… Она почувствовала странное, давно забытое ощущение…
— Кажется, я начинаю влюбляться, — подумала Анна Ор с усмешкой…
Внутренне она пожала плечами… Этой женщине, чьи обнаженные плечи смаковала на экране вся Европа, этой женщине, видевшей на своем веку больше любовников, чем ей было лет — показалось смешным и нелепым, что она может влюбиться…
— Но несомненно интересный человек, — попыталась она оправдаться перед самой собой…
И, все еще улыбаясь, подошла к зеркалу готовиться к вечеру в «Арлекине»…
Электрическая лампа осветила в зеркале два больших черных глаза с синевой под ними, прямые брови, матовую кожу лица и прекрасные, полные плечи и шею… Небрежно сбросив на спинку кресла белый пеньюар, Анна Ор внимательно осмотрела себя и то, что всегда заставляет женщину вздрогнуть в первый раз, то, что увидела Анна Ор, заставило вздрогнуть и ее: это была маленькая, едва заметная морщинка у губ, маленький, еще незаметный для посторонних глаз след многих бессонных ночей, след многих ночей, когда под утро, в холодном рассвете лезут в голову нелепые, незваные мысли: маленькая, едва заметная морщинка у губ…
Легкая дрожь пробежала по телу Анны Ор: это было напоминание о тридцати шести прожитых годах, первое напоминание о том времени, когда потухнут прекрасные, популярные в половине мира глаза и пожелтеют матовые смуглые плечи, заставляющие маслиться жирным блеском посетителей лож в кинотеатрах…
Совершенно неожиданно для себя самой Анна Ор опустила голову на мраморный подзеркальник и заплакала, вздрагивая голыми плечами и часто всхлипывая, как плачут дети…
Через час, кутаясь в соболий палантин, откинув назад голову с тугим, стянутым сзади узлом черных волос, с золотой лорнеткой у глаз она входила в шумный и пьяный зал «Арлекина», где за угловым столиком ее ждал полковник Маршан…
Лисье лицо Маршана было насторожено… Казалось, он нюхал воздух, чуя приближение врага… Он поднялся, встречая Анну Ор и, опустившись снова на стул, сказал тихо:
— Необходимо поговорить…
Анна Ор кивнула головой…
Маршан резко сказал лакею:
— Бутылку поммери, и не стойте возле столика, как привидение…
Его голос выдавал нервное напряжение…
Лакей исчез…
Маршан говорил вполголоса, наклоняясь к Анне Ор… Она слушала внимательно, делая вид, что разглядывает зал… Дважды она холодно ответила на поклон: один раз кинорежиссеру, заместителю Джутича, в другой раз Сергею Казарину, вошедшему в зал с компанией офицеров, поместившихся за центральным столом…
Оркестр заиграл «Типперери», два английских офицера подтягивали за соседним столиком:
— Ах, далеко ли до Типперери…
Чей-то пьяный голос кричал:
— Лакея, дайте мне лакея…
Под звуки оркестра Анна Ор сказала:
— Я не могу выполнять подобных поручений… Я не обязывалась…
Лисье лицо Маршана вытянулось:
— Вы должны…
Анна Ор нагнулась к нему и сказала раздельно:
