своего рода третейского судьи в возникавших спорах.
По характеру Ольга Семеновна и ее муж во многом были противоположны. Строгий ригоризм с одной стороны и полная раскованность – с другой. «Сергей Тимофеевич, – рассказывает Иван Аксаков, – любил жизнь, любил наслаждение, он был художник в душе и ко всякому наслаждению относился художественно. Страстный актер, страстный охотник, страстный игрок в карты, он был артистом во всех своих увлечениях, – и в поле с собакой и ружьем, и за карточным столом. Он был подвержен всем слабостям страстного человека, забывая нередко весь мир в припадке своего увлечения». Ольга Семеновна, напротив, отличалась сдержанностью и не любила излишеств.
Можно было ожидать, что при таком несходстве характеров возникнут диссонансы, но этого не произошло. Взаимное уважение, сходство взглядов, постоянная забота о детях брали верх над различиями и разногласиями. Примиряющую роль играла и свойственная Аксакову снисходительность, или, как удачно выразился Иван Аксаков, «теплая объективность». «Хотя Сергей Тимофеевич вовсе не разделял ригоризма своей жены, но он именно умел ценить людей вне своей личной природы. Он уважал высоко свою жену и все ее нравственные требования, хотя в личной своей жизни шел нередко им наперекор».
Страстность и порывистость Аксакова Ольга Семеновна не подавляла, но уравновешивала и умеряла.
В Москве Сергей Тимофеевич продолжал свои литературные занятия. В 1821 году отдельным изданием вышел его перевод X сатиры Буало. Произведение французского писателя Аксаков приспособил к времени и обстоятельствам, то есть переложил на русские нравы.
Признание Аксакова как литератора выразилось в том, что 8 марта 1821 года его единогласно избрали в действительные члены Общества любителей российской словесности при Московском университете. «Это было мне очень приятно и лестно», – вспоминал Сергей Тимофеевич.
Продолжал он и свои актерские пробы, приняв участие в любительском спектакле «Два Фигаро», показанном в доме Кокошкина у Арбатских ворот. Аксаков, игравший роль графа Альмавивы, удостоился одобрения И. М. Долгорукого и многих других зрителей. Под влиянием успеха Сергей Тимофеевич написал стихи – «плохие» вирши, по его более поздней оценке, но свидетельствующие о том, как серьезно относился он к своим театральным занятиям.
Летом Сергей Тимофеевич со всем семейством отправился в свою вотчину, в Надежино, где прожил безвыездно до осени 1826 года.
В Надежине Аксаковым пришлось испытать немало бед. Сгорел господский дом. Умерло трое детей: родившаяся еще в Старо-Аксакове девочка и двое новорожденных сыновей.
Но семья продолжала расти: появились на свет еще два мальчика: Иван (26 сентября 1823 года) и Миша (8 сентября 1824 года).
Одной из причин переезда Сергея Тимофеевича в деревню было желание поправить денежные обстоятельства: содержать в Москве большое семейство с кучей малолетних детей становилось все труднее. Но надежды эти не оправдались; на прибыльные, но рискованные операции Сергей Тимофеевич не решался – отчасти из-за своей непрактичности, отчасти из гордости. Он, например, никак не соглашался открыть винокуренный завод, несмотря на все выгоды, демонстрируемые преуспевающими в этом деле соседями. «Вспомнил Сергей Тимофеевич завет своего отца, который всегда говаривал: никакие спекуляции не удавались и не удадутся никогда Аксаковым; одно святое дело – земледелие». Однако и «святое дело» требовало хозяйской сметки, навыков и долготерпения, которых у Сергея Тимофеевича в помине не было. Жили кое-как: не голодали, но и не роскошествовали. Иногда с мыслью о более изысканных блюдах отправлялись обедать к родителям в Ново-Аксаково, отправлялись на подставных, то есть сменных лошадях, заранее подготавливаемых по пути следования экипажа. Ново-Аксаково и Надежино разделяли сто верст, так что пословица «ехать за сто верст киселя хлебать» приобрела вполне реальный смысл.
Зато полным ходом шла в Надежине жизнь литературная, художественная, артистическая. Много читали, причем по давней аксаковской традиции читали вслух, обсуждали прочитанное, декламировали. Сергей Тимофеевич испробовал себя в новом жанре – в критике: написал разбор трагедии «Федра». Опубликованный позднее в журнале «Вестник Европы», этот разбор стал началом литературно-критической деятельности Аксакова, надо сказать куда более успешной и яркой, чем его деятельность поэтическая.
Литературные занятия перемежались охотой и рыбной ловлей, дальними увлекательными прогулками.
Дети по мере взросления приобщались к интересам родителей; раньше и охотнее всех приобщился старший сын Костя. К моменту переезда в Надежино ему исполнилось четыре года. А покидал он родной дом уже девятилетним мальчиком.
В надежинский период довольно резко обозначился характер Кости, выявились черты, сохранившиеся в нем на всю жизнь. Впоследствии Константин Сергеевич даже утверждал, что с течением времени он почти не менялся: созревал и обогащался ум, но нравственное чувство осталось то же.
Любимец отца, похожий на него внешне (крепкая стать, широта в плечах), Костя душевным складом был весь в мать. От нее он перенял, как говорил Иван Аксаков, «возвышенность помыслов, суровость в отношении к себе, строгость требований, элемент доблести и героизма». И все это проявлялось в нем легко и естественно, не как обязанность, не как правило, установленное и навязанное кем-то со стороны, а как внутренняя потребность.
Читать Костя выучился рано, четырех лет, то есть к самому началу жизни в Надежине. Первым делом он принялся за русских писателей XVIII века. Книги, которые воспитали и Сергея Тимофеевича, и Ольгу Семеновну, теперь формировали ум и душу их сына. Константин читал и Ломоносова, и Хераскова,
