Или:
Название
Из приведенного отрывка видно, как высоко ценит Шишков народное творчество. Противопоставляя старую песню новой, он фактически противопоставляет фольклорную песню современной книжной лирической поэзии. Последняя, по его мнению, монотонна и ограниченна, замкнута пределами любовного чувства; первая разнообразна и широко открыта в мир. В фольклоре Шишков видит и противоядие излишней и, по его мнению, неестественной метафоричности, в частности употреблению образов античной мифологии (Венера у древних римлян – богиня красоты, Дияна, то есть Диана, – богиня охоты, олицетворение луны и девственности). Зачем писать о том, чего писатель –
Достославный адмирал снова упрощал положение вещей, ход отечественной словесности.
…Через четырнадцать лет после опубликования «Разговоров…» одна за другой стали выходить главы пушкинского «Евгения Онегина»; здесь вновь появлялись – в который уже раз – безуспешно изгоняемые Шишковым и Венера, и Диана, и Флора (богиня растительности), и Терпсихора (муза танцев), и Марс (бог войны), и Вакх (бог вина и веселья)…
Видно, не все можно было передать с помощью фольклорных эпитетов и сравнений, приходилось прибегать и к «далековатым» образам, освященным тысячелетней мировой культурной традицией.
(Однажды адмирал попытался найти житейское применение своим ограничительным теориям. Была у него знакомая – Марья Ардальоновна Турсукова, красивая и образованная девушка. Гордостью Турсуковой являлся альбом, содержащий множество рисунков; они были выполнены знаменитыми художниками, русскими и западноевропейскими, и снабжены подписями на французском языке, по-французски же были написаны имя и фамилия самой владелицы. Альбом попался на глаза Шишкову, который, не долго думая, с помощью племянника и друга, то есть Казначеева и Сергея Аксакова, учинил жестокую вивисекцию: все имена переправил на русские, а на первой странице написал следующие уже известные нам стихи:
Горько сокрушалась и плакала Марья Ардальоновна, обнаружив содеянное. Ей было не только жалко альбома – она почувствовала себя глубоко оскорбленной. Видно, она никак не могла взять в толк разъяснений адмирала, что «название
Аксаков говорил, что направление деятельности Шишкова ограничивалось только литературными «условиями». Если это так и было, то только вначале. С ходом времени все больше обнаруживались общественные мотивы его деятельности – надо сказать, весьма консервативные.
В воспоминаниях Аксакова о Шишкове есть одна многоговорящая деталь: Шишков вещал «о будущей судьбе Европы, о всех ее революциях и безвыходных неустройствах». «Увы! – добавляет Аксаков от себя, – все исполнилось и исполняется с поразительною верностью». Если учесть, что это написано после двух революций – 1830 и 1848 годов, и если взять предсказание Шишкова в контексте знакомых нам рассуждений о языке, то последние приобретают заостренный политический смысл. Дескать, вот куда ведет подражание западным писателям и усвоение чужих речений и слога – к хаосу и «неустройствам» революций…
Сергей Тимофеевич революций никогда не принимал, но он видел, что вражда Шишкова направлена и против просвещения и образования в широком смысле слова. Любя русский народ, Шишков «отказывал ему в просвещении и напечатал впоследствии, что мужику не нужно знать грамоте. Так бывают иногда перепутаны человеческие понятия, что истина, лежащая в их основе, принимает ложное и ошибочное развитие».
Впрочем, приведенные слова сказаны поздним Аксаковым; в пору общения с Шишковым всего этого он еще не сознавал. Чувствовал некоторые его крайности, преувеличения, но «ложного и ошибочного развития» еще не видел. Преклонялся перед маститым литератором, искал его благосклонности, по его словам, «с таким жаром и напряженным вниманием, с каким не искал во всю мою жизнь ни в одной женщине».
Вообще, характер у Аксакова сложился открытым, жаждущим привязанности, любви – и способным к ним до самоотверженности. К себе он мог бы применить то, что сказал об одном знакомом – писателе С. Н. Глинке: «Он был живого, даже торопливого нрава: весь состоял из порывов».
В порывистости и увлеченности Аксакова не было исключительности: он мог привязаться к нескольким людям, равно уважая их и поклоняясь им. К этому его толкал «торопливый нрав» – желание увидеть и узнать как можно больше, восполнив на живых уроках свое слишком краткое образование.
