дипломаты вместо портфелей. Но это уже в старших классах. У нас не только мальчики, но и девочки с дипломатами форсили…
Так вот, я заодно подписала мешок для сменки и куртку. Еще я хотела подписать сменные ботинки, но впала в ступор — оба подписывать или только один?
Утром муж отвел сына в школу. Вернулся.
— Ну как? — спросила я.
— Нормально. Только я назвал учительницу Александра Светлановна.
— Как это?
— Да прицепилось. От Васи. Так и сказал: «Здравствуйте, Александра Светлановна». Может, она не услышала?
Я должна была забрать. Рано, в 11 утра. Начала собираться в десять. Пришла на полчаса раньше.
Во дворе по классам толпились родители.
Какой-то папа закурил.
— Что ж вы тут курите? — накинулась на него чья-то бабушка. — Здесь же школа, а не бордель!
Папа затушил сигарету и долго держал в руках бычок, не зная, куда его деть — урн не было.
Некоторые родительницы что-то живо обсуждали. Очень хотелось подойти — послушать. Но это как в школе — страшно подойти к незнакомой компании. Я все-таки вспомнила, что взрослая, и подошла. Мамаши тут же замолчали и уставились на меня. Ну точно, как в школе.
— А у вас зажигалки нет? — спросила я первое, что пришло в голову. Надо было спросить про то, когда детей будут выпускать, или сказать что-то про погоду.
— Мы не курим, — сказала за всех одна мама.
Я отошла и встала рядом с папой, который по-прежнему держал в руке бычок.
Детей наконец вывели.
— Товарищи родители, давайте отойдем в сторонку, — громко сказала учительница, легко перекрыв гул толпы.
Мы послушно засеменили за Светланой Александровной.
— Ну как они? Как мой? Нормально? — спрашивали наперебой все.
— Так, родители, успокойтесь, — опять перекричала всех Светлана Александровна, — вы слушаете, как ваши дети! Я не знаю, чем вы слушаете! У половины класса не было цветных карандашей в пенале! Почему вы не собрали пеналы? А у Васи, — Светлана Александровна посмотрела на меня и все остальные тоже посмотрели, — не было ручки!
Я подумала, что сейчас рухнет мир. Как минимум. Страшно было до жути.
— Они их едят, что ли? — продолжала тем временем Светлана Александровна. — Пять минут прошу потратить на проверку пенала. Всего пять минут. Больше ничего не прошу.
— Была ручка, даже две, — сказала я обиженно, потому что лично запихивала ему две ручки в пенал.
— Не было, — категорично заявила учительница, — я ему свою давала. И он не сидит. Надо с этим что-то делать. Не так много прошу…
— А мой как? — спросила другая мама.
— И ваш не сидит, — ответила Светлана Александровна, — и ваш тоже, — сказала она бабушке, которая успела только рот открыть. — Так, запоминайте домашнее задание. Страница шесть в прописях. Страница два — в математике.
— Ой, а повторите, пожалуйста, — попросила бабушка, — я прослушала.
— Товарищи родители, повторяю в последний раз. Больше повторять не буду. Страница шесть, страница два. — Светлана Александровна взяла на полтона выше. — Кстати, Вася сделал сразу три урока. А надо было один. Только мишку раскрасить. А он все прописи прописал. Мы с ним поговорили, но вы тоже обратите внимание, — сказала мне она.
Я кивнула, так и не поняв, почему можно было раскрасить только мишку и на что нужно обратить внимание.
— И без опозданий, — велела нам учительница, — приходить нужно к первому звонку, а не ко второму.
Потом ее отвлек папа, который уточнял, каким конкретно должно быть содержимое пенала.
— Дима, Дима! — позвала мама из нашего класса.
— Антон, Антон, — звала бабушка.
Дима, Антон и Вася нашлись на дереве.
— Кто разрешил лезть на дерево? — увидела их Светлана Александровна.
— Это Вася первый начал, — тут же сдали его друзья.
Ситуация была спорная. Вася стоял под деревом, а Дима с Антоном висели на ветках. Так что доказательств не было.
— До свидания, спасибо, — быстро сказала я Светлане Александровне, чтобы еще чего-нибудь не услышать. Дима с Антоном попадали с веток и спрятались за спинами взрослых.
— Так, родители, задержитесь еще на минутку, — сказала учительница. Все застыли. — Если у кого из детей недержание, скажите мне сейчас. Потому что сегодня один попросился, и половина класса бегала в туалет. Отпускать с урока не буду, только на переменах. Отпущу только с недержанием. Поднимите руки, у кого недержание.
Я хотела поднять руку — у меня уже точно недержание начиналось. Да и Вася начал выразительно притопывать.
— Пойдем, — сказала я Васе, и мы быстренько слиняли. — Ну как тебе? — спросила я по дороге.
— Завтрак понравился. Булочка с чаем и банан. Чай вкусный. Ты такой не умеешь делать.
Я тоже любила школьный чай — жидкий и сладкий из огромной эмалированной кастрюли, который наливали суповым половником. А на кастрюле было написано красной краской: «Чай».
— А в туалет ты ходил? — спросила я.
— Нет.
— Не хотел?
— Хотел. Но когда захотел, учительница сказала, что хватит ходить туда-сюда.
— Ладно, побежали.
— А правда, что папа мне утром сказал?
— А что папа сказал?
— Что я буду учиться одиннадцать лет и это больше тысячи дней?
— Правда.
— А папа всегда правду говорит?
— Да.
— А ты не всегда. Лучше бы ты меня утром отвела.
— Почему?
— Ну, ты бы сказала, что нужно учиться пять дней. Чтобы меня не расстраивать.
Пришли домой. Переоделись.
— Вася, сделай сейчас домашнее задание. А то тебе еще на тренировку идти.
— Не буду.
— Будешь.
— Не буду.
Полчаса мы орали эти вечные «буду — не буду». За пять минут раскрасили цыпленка-уродца и нарисовали кривые палочки.
— Все, — выдохнула я и швырнула ластик.
— Все, — швырнул тетрадь на пол Вася.
4 сентября Пока учимся, но уже не хочется
Вставали тяжело. Я хоть и проснулась, но подняться не было сил.
— Может, перейдем на домашнее обучение? — спросила я мужа.
— Подъем! Подъем! Петушок пропел давно! Детки в школу собирайтесь! — раздавался его бодрый крик из коридора. Он держал в руках музыкальную игрушку-петушка, который истошно кукарекал… Убила бы…
Собрались, ушли. Я их проводила, не приходя в сознание.
Пошла забирать… Вася скатился с лестницы, свалил на меня портфель с курткой и умчался под дерево играть с мальчишками в «цуефа», аналог нашей «камень-ножницы-бумага».
— Первый «А», подойдите все сюда, — позвала нас, родителей, Светлана Александровна, — буду давать домашнее задание. Дашенька, дай мне свои тетрадочки, — попросила она у девочки. — Здесь нужно раскрасить, а здесь прописать, — высоко подняв тетради, говорила учительница.
Тетрадь была образцово-показательной. Рисунки аккуратно раскрашены, палочки ровненькие, кружочки один к одному. Дашина мама стояла гордая, как будто это она нарисовала и раскрасила. Васину тетрадь никогда бы не показали. Я успокаивала себя тем, что есть много достойных людей, которые не только пишут, как курица лапой, но еще и с ошибками.
— А у Тома Круза вообще дисграфия. Или дислексия, я точно не помню, — сказала мне мама Васиного друга Димы. Видимо, она подумала о том же, о чем и я.
