– Какое зрелище?
– Пустые больничные кровати. Значит, никому не нужна сейчас помощь. Все здоровы и счастливы. У вас в столице это, наверное, редкость.
– У меня наоборот, – сказала Татьяна. – Люблю, когда хоть кто-то есть. Если человек лечится – это значит, что он нашел для этого время и средства. Значит, ему выпал момент затишья. Пустые койки обычно бывают перед войной или при общей тревоге. Тогда люди собираются с последними силами, и на то, чтобы следить за здоровьем, у них просто нет времени.
От таких слов Иону самому захотелось лечь. Он уже планировал так и сделать, когда внутрь вошел Кипарис – столь же подтянутый, хотя и не настолько свежий, как вчера.
– Вернулись, – сказал он. – Ну, как там? Есть прогресс?
– Смотря что им считать, – ответил учитель, радуясь возможности пропустить обычный ритуал приветствия.
– Понятно. Таня, ты нас не оставишь?
– Оставлю, – сказала Таня, снимая халат.
– Забери Эльзу, – попросил учитель.
– Куда забирать? – спросил Кипарис. – Зачем?
– Ее нельзя держать среди такого мусора.
– Хорошо, пока заберу к себе, – сказала Татьяна. – Поспит у меня в пилоне. Я могу идти?
– Да, Танюш, иди. На сегодня ты свободна.
Когда Татьяна с сонной Эльзой вышли, в дверном проеме мелькнули вооруженные люди. Ион молча посмотрел на них. Оно и понятно, Кипарис вряд ли примчался один. А ведь совсем недавно ему не нужна была охрана для перемещения по собственной станции.
Кипарис уселся в кресло Давида и отодвинул лампу подальше. В ее свете профиль смотрителя резко выделялся. Казалось, он смотрит на учителя с непонятной надеждой.
– Ну, рассказывай, – сказал смотритель, перейдя на откровенно панибратский тон. Еще бы, за драгоценную печать в паспорте себе можно и не такое позволить.
– Подождите, – сказал Ион. – У меня в башке все путается. Не знаю, с чего начать.
– Не спеши. Попробуй рассказать коротко, что ты видел.
– Коротко – могу. Мафусаила мы нашли, но лечить Эльзу он не захотел и почти сразу после встречи умер.
– Что?
– Убит бойцами Метрограда на поверхности города.
– На поверхности?
– Да. Я же сказал, надо все по полочкам расставить. Я сам не понял, что там случилось.
– Так, – смотритель встряхнул головой. – Ладно, отчет подождет. Сам-то ты что скажешь?
Ион задумался.
Действительно, вопрос был не из легких. В его приключениях веспертил крыло сломит. Что было важнее всего?
Виды ночного города? Картина открытого мира? Силуэт на крыше? Падение с моста на дрезине? Собачья морда в луче фонаря? Глаза убитых им наемников? Десятки обращенных к нему напуганных лиц на Красном Хуторе? Синяки на руке от хватки Эльзы?
Все было одновременно и символом, и сутью. Что такого он должен вспомнить, если все сводится к одному и тому же – что Ион, сидя на Лукьяновской в своем шатре, учил детей познавать мир, при этом сам толком этого мира не зная?
– Мне не удалось выяснить что-либо про Эльзу, – сказал он. – Я старался, как мог. Если Эльза в самом деле знает Давида, то эту тайну нам уже не открыть, пока что-то не изменится само собой.
– Они могут быть красными?
Учитель молча глядел на смотрителя.
– Ну? – настаивал Кипарис. – Могут? Эта девчонка и парень с поверхности – могут быть с «красной» станции?
– Знаете что, смотритель? – начал Ион. – Мне очень нравится ваш вопрос. Он так звучит, как будто подразумевает возможность утвердительного ответа. Предположим, я скажу, что могут. Вы бы удивились?
Смотритель собрался с мыслями.
– Возможно, – сказал он. – Я бы точно испугался. Хотя я не повторю этого перед людьми. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.
– Очень хорошо понимаю, – сказал Ион. – Без обид, Кипарис, но ваше положение в метро очень уязвимо. У «Скифа» своя власть, у «Киммерии» своя. Красный Хутор переживает терки с Бориспольской. Осокорков теперь целых две штуки. По туннелям бродят люди, похожие на сталкеров Метрограда, а наверху теоретически может разгуливать половина восточного метро. Особой лояльности к Кресту можете не ждать. Вам неприятно будет это слышать, но за пределами столицы у народа столько своих проблем, что им попросту до лампочки, существует ли жизнь на Красной ветке или нет. Вот сейчас я сижу
