иначе, ибо признание бытия Всецелого, постигаемого мыслью, есть условие возможности размышлений. И в конце исследований я вновь пришел к понятию Бога, но более глубокому. В начале Бог — как отвлеченность, не только всегда доступная всякому существу, поскольку оно способно мыслить, но и необходимо постулируемая основа бытия и мысли; в конце же — как немногим открывающаяся Тайна, путь к которой узок и врата тесны. Притом я узнал, каким образом эта Тайна, открывающаяся даже не всем мыслящим существам, может осветить все сущее, постигаемое мыслью, не исключая бессловесных существ. Через полвека Тайна Божия может открыться всей вселенной в Царстве Божием.
Всеохватывающее познание мысли есть начало знания вообще. Это как бы потенциальное всеведение всякого мыслящего существа. Но эта возможность осуществляется через причащение всеведению Бога. Бог охватывает всецелое, как охватывает его и мысль человека, и охватывание мыслью возможно только потому, что ему онтологически предшествует всеведение Божие. Это познание через причащение Божью всеведению есть завершение знания. Начало познания есть постижение мыслью в размышлении. Завершение познания есть постижение опять-таки мыслью, но в действенном созерцании.
Начало и завершение знания не суть начальная и завершающая потенции. Везде наблюдали мы потенции обогащения, но здесь о потенциях говорить нельзя. Во всех системах потенций есть обогащение по существу, здесь же нельзя говорить о том, чтобы раскрывалось по существу новое знание. Правда, в опыте как раз здесь-то и наблюдается переживание чего-то существенно нового, но новые содержания знания, а не сама форма знания. Человек создан как существо словесное, и словесность, то есть способность умозрительного созерцания, не даруется ему как нечто новое, чем он прежде не обладал. Она только углубляется, но это углубление столь разительно, что переживается как неизмеримое обогащение чем-то, безусловно, новым.
Нельзя говорить об абсолютном обогащении новой формой знания, ибо самое то дискурсивное мышление лишь постольку есть вообще знание, поскольку оно касается сущностей, то есть поскольку оно интуитивно. Дискуссия рассудка — это в нем временное, интуиции же сущностей — начало вечного божественного знания.
2. Уже потому не может быть различия по существу между познанием мыслью и познанием в интуитивном созерцании, что знание, поскольку оно не искажает предмета, а дает его в подлиннике, не может вообще иметь той или иной формы. Знание есть некое предстояние познающего и познаваемого друг другу, и нельзя говорить о формах знания. Поскольку знанию дается не символ, а сам предмет, а именно таково знание мысли, дальше обогащаться формой знания нельзя — это уже завершение. Нельзя желать ничего большего, как постигать предмет знания таким, каков он есть в себе. Но степень проникновения в глубину его различна. И нужно сказать, что хотя человеку доступно подлинное знание, практически божественное всеведение не достижимо для него более чем если бы оно было совсем иной формой знания, существенно отличной от знания мысли. Одно и то же слово «умозрение» употребляется и философами для их человеческих догадок, и святыми аскетами для их божественных созерцаний. И хотя такое словоупотребление верно, ибо это одно познание, но глубина проникновения так различна в этих двух случаях, что это равносильно недосягаемости божественного умозрения для человека.
3. оно становится доступно через Христа. Во Христе во время Его жизни на земле дискурсивное мышление чудесно сочеталось с божественным всеведением. И только через него человек со своим дискурсивным рассудком может постигать Бога в Нем Самом, то есть как Святую Троицу. Во Христе соединились охват вселенной мыслью и Божье всеведение, начало и завершение знания.
4. Христос совершенно изменяет наш взгляд на вселенную и ее спасение. До Христа вселенная представляется наблюдателю как множественность живых существ, враждующих друг с другом. Спасение может быть достигнуто только через отмену множественности. Логически построяемая схема спасения требует уничтожения личного бытия и слияния всех в одну пребывающую субстанцию. После Христа тоже видится множественность личностей, но они причиняют друг другу радость, а не страдание. Через Христа Божье всеведение и Божье знание идеи мира соединились с человеческим мышлением и философскому умозрению становится доступен божественный взгляд на множественность живых существ.
5. Таким образом оказывается, что первый вывод рассмотрения мира был верен. Вселенная есть множественность живых существ; нет ничего, кроме личностей и символов. Но неверно, что существа по природе должны ограничивать друг друга. Неверно, что бытие других для каждого существа может быть только источником страдания. Наоборот, только бытие других и может быть причиной радости. Для каждого существа бытие других есть условие возможности блаженства. Единая субстанция не может быть блаженна; Сам Бог троичен в лицах.
6. Итак, для того чтобы вселенная была спасена, нужно, чтобы жизнь каждого существа стала согласна с идеей Божьей о нем. Иначе выражая эту мысль можно сказать, что для спасения вселенной нужно всеобщее воскресение. Воскресение есть мгновенный переход всего множества живых существ к небесному образу бытия, согласному с божественными идеями. Христос, который открыл образ блаженного бытия вселенной или Царства Небесного, который произвел переворот в знании о вселенной, силен и действием преобразить ее. Христос уже победил власть смерти и страстей, и наша задача побеждать вместе с Ним, чтобы с Ним и войти в вечную жизнь.
7. Философия помогла увидать образ Святой Софии, то есть замысел Божий о человеке, и указала путь ко спасению через Богочеловека Иисуса Христа. Тем самым философия перестает быть нужной. Человек ищет знания, как действовать ради спасения вселенной, и закрепляет в памяти путь искания в системе философии. Когда путь найден, остается только следовать ему. Философия, поскольку она достигает своей цели, отменяет сама себя и переходит в аскетику.
8. Стоя на грани философии и аскетики, хочется сравнить постижение Царства Божия с этих двух точек зрения. И мы видим, что есть два образа
